Доверие Николова накладывало отпечаток и на поведение Бурева — младшего партнера, нуждавшегося в субсидиях архимиллионера. Он стал для Пеева ангелом-хранителем, не ведая, конечно, что помогает не столько своему личному адвокату, сколько подпольщику, связанному с Центром.
Фашизация страны шла быстрыми темпами. Охотились уже не только на коммунистов. Кочо Стоянов, шеф жандармерии, не вникая особо в суть дела, выдавал ордера на превентивный арест любого, кто пользовался славой левого. После встречи Богдана Филова в Зальцбурге с рейхсминистром Риббентропом и подписания неких документов, содержание которых не разглашалось, в январе 1941 года правительство опубликовало решение о присоединении к Берлинскому пакту и согласилось пропустить части вермахта на территорию страны. Одновременно было признано целесообразным срочно расширить концлагерь для политических в Гонда-Вода.
Кочо Стоянов выписал несколько сот новых ордеров.
В том числе и на превентивный арест Пеева.
Утром, спозаранку позвонил Бурев. Спросил:
— Доктор, у вас есть большой чемодан?
— Зачем он вам понадобился, Бурев?
— Не мне, а вам. Ладно, ладно, шучу. Все в порядке. Орднунг, как говорят наши коллеги-немцы. Стоянов совсем спятил, решил выслать вас в горы. Я поговорил с кем следует, и ему дали нагоняй. Спите спокойно, доктор, и помните: Симеон Бурев ваш друг… Слава богу, Симеон Бурев — это кое-что значит в Софии! Я сказал им, что вы мой личный адвокат, персона грата. Кстати, как вы считаете, есть смысл подписать контракт с теми, из Берлина? Условия мне кажутся не слишком льготными.
— Я попробую добиться скидки, — суховато сказал Пеев. — Спасибо, Бурев, я ваш должник. Впрочем, это была какая-то ошибка с ордером, не так ли?
— Я же сказал: Стоянов спятил!
Кнопки, нажатые Буревым в авральном порядке, вызвали нужный отклик: ордер отозвали и доктор Пеев получил возможность безбоязненно продолжать свои ежедневные прогулки по Софии, пить две чашки кофе по-турецки в кофейне у Орлова моста и по вечерам живо интересоваться бессмертными строками «Бай Ганю».
Да, «тройка» Пеева работала вовсю и была на пороге того, чтобы стать «пятеркой». Уже несколько недель он подумывал о том, чтобы привлечь к делу двух надежных, с его точки зрения, людей: давнего и доброго приятеля Александра Георгиева и двоюродного брата Янко Пеева. Оба они представлялись подходящими кандидатурами.
С Александром Георгиевым Пеев познакомился в 1932-м, когда молодой публицист, тяготевший к социалистам, принес ему, редактору еженедельника, экономическую статью, где в слабо завуалированной форме говорилось об обнищании болгарского пролетариата. До этого пробы пера Георгиева безапелляционно отвергались провинциальными и столичными газетами. Лишь изредка удавалось ему опубликовать материал, и, как правило, в первый и последний раз в данном издании: после его появления агенты полиции быстро втолковывали редакторам, что к чему. Пеев, совмещавший редакторский пост с должностью шефа отдела экономических и финансовых исследований Болгарского земледельческого банка и изрядно понаторевший во всем, что касалось трактовки финансовых выкладок, без труда угадал в статье второй, скрытый смысл и, заострив кое-какие положения, на свой страх и риск напечатал ее в очередном номере… Их газетное содружество продолжалось недолго: в 1934-м Пеев ушел из банка. Не по своей воле. Власти наконец нашли повод придраться — анекдотический на первый взгляд, но принятый советом директоров всерьез: выяснилось, что шеф отдела из личных средств приобрел для библиотеки банка тома Большой Советской Энциклопедии… Скандальная история, кладущая пятно на безупречную банковскую деятельность по кредитованию архиправых коопераций землепользователей. Ехидная «Зора» не преминула куснуть совет директоров, держащий на службе прокоммунистических субъектов, да еще на ответственных постах!