— Э-э-э, ты это кончай, — вяло возразил он.
— Возьми-возьми.
— Себе-то оставь.
— Хватит, не будем считаться! Я добро помню. Ты мне жизнь два раза спас. Первый, когда из лагеря вытащил! И потом, когда красные документы проверяли, я тебя не раз добром вспоминал. Первоклассная липа!
— Ну, если только так, а липы, запомни, я не делаю, — ворчливо заметил Самутин и торопливо сгреб деньги.
— Извини, Алексеич, если обидел. Готов искупить вину.
— Да, ладно.
— Не, с меня причитается! Есть тут приличный кабак? — Петр продолжал разыгрывать перед ним роль осчастливленного начальственной благодатью.
— Найдется. Вечерком прошвырнемся, а сейчас у меня дела, — свернул разговор Самутин и направился к себе в кабинет.
В восемь часов в выходном костюме и обильно политый одеколоном он зашел в комнату Петра, скептически оценив его гардероб, предложил поменять рубашку и галстук. После этого они отправились в город. Далеко идти не пришлось. Ресторан «Услада» располагался в трех кварталах от общежития группы.
Бывший очаг культуры — клуб «Горняк» на улице Нагорной, теперь, можно сказать, стал общественной уборной. Все то человеческое дерьмо, которое в советские времена пряталось по темным закоулкам, всплыло наверх и напропалую прожигало жизнь в бывшем актовом зале, где водка и самогонка лились рекою. На втором этаже в кабинетах культпросветработы и агитпрома девицы легкого поведения стахановскими методами, в три смены, наверстывая упущенное, просвещали и агитировали за свободную любовь прислужников «нового порядка» и их хозяев.
К приходу Петра и Самутина свободных мест почти не осталось. Ближние к эстраде столики занимали немцы, чиновники из городской управы и полиции. Метрдотель, больше смахивавший на вышибалу, пристроил их перед входом на кухню. Соседями по столику оказались чиновники средней руки. Судя по их виду и тому, что происходило в зале, вечер был в самом разгаре. На эстраде четверо музыкантов лихо наяривали что-то, походившее то ли на фокстрот, то ли на армейский марш. Перед ней в сизом табачном дыму гарцевал десяток пар.
Петр перевел взгляд на соседей по столику. Их физиономии говорили сами за себя — это соседство было не случайным. Похоже, Гопф-Гойер решил в очередной раз проверить, чем дышит вернувшийся с задания агент. Рыжий — заводила в компании, разлил водку по рюмкам и предложил выпить за знакомство. Реакция Самутина, живо поддержавшего тост, лишь только подтверждала догадку Петра. Не успел он закусить, как компаньон Рыжего — Верзила поспешил накатить по второй. Подручные Гопф-Гойера, не мудрствуя лукаво, видимо, задумали, как следует, накачать клиента, чтобы затем развязать ему язык. После пятой или шестой рюмки Рыжий забросил первую наживку: начал поносить коменданта города, который, по его словам, держал их за черную кость и оставлял самую грязную работу. Ему поддакнул Верзила. Петр не поймался на эти уловки и отыграл в другую сторону: достал марки и, нахваливая настоящего немецкого подполковника, сделал дополнительный заказ. Но это ненадолго отвлекло Рыжего и Верзилу — они снова взялись за свое. Единственным спасением для Петра было притвориться пьяным. Но это не остановило собутыльников — Верзилу и Рыжего. После ресторана они затащили его на квартиру, на пути к ней где-то потерялся Самутин, и там продолжили пьянку. В конце концов, водка и усталость сморили и их.