Очередная колонна гитлеровцев появилась на дороге. В ее арьергарде катили мотоциклисты. Увидев Петра, головная машина свернула и остановилась в нескольких метрах от него. Пулеметчик угрожающе повел стволом пулемета. Водитель стащил с глаз запылившиеся очки и пустым взглядом уставился на Петра. За последние сутки перед ним прошли сотни деморализованных, раздавленных безжалостным катком войны красноармейцев и командиров. Сплюнув под ноги, водитель махнул рукой пулеметчику, и тот потянулся к пулемету.
— Я свой! Абвер! У меня важная информация! — воскликнул Петр.
Пулеметчик снял палец с пускового крючка, и ствол клюнул вниз. В оловянных глазах водителя появился интерес.
— Мне надо срочно в Константиновку! — наседал Петр.
— О! Найн! Найн!.. Изюм! — отказался водитель и повернул к колонне.
Петр ненавидящим взглядом проводил его и побрел навстречу лязгающей гусеницами бронированной сороконожке. Поблескивая свежей краской, танки и самоходки стремительно двигались к фронту. Клубы пыли снова окутали дорогу. Рев мощных двигателей и лязг металла оглушили Петра. В последний момент он услышал скрип тормозов и отскочил в сторону. В сумерках, окутавших дорогу, что-либо рассмотреть было невозможно. Колонна прошла, пыль осела, и Петр не поверил собственным глазам: из кабины мерседеса на него таращился Мартин Рудель.
— Петренко, ты?! Вот так встреча? — поразился он.
Петр только развел руками.
— Давай сюда! — позвал Рудель.
Отряхнув пыль, Петр забрался на заднее сидение. Несколько минут они ехали молча. Рудель, дав ему прийти в себя, поинтересовался:
— Как ты?
— Слава богу, жив, герр обер-лейтенант. Только внутри все горит! Попить бы, — попросил Петр.
Рудель достал фляжку. Вода отдавала запахом хлорки, но Петр не ощущал этого и жадными глотками опустошил ее.
Сухость, дравшая горло, прошла. Он прикрыл глаза и в изнеможении отвалился на спинку сидения…
— Что с Чумаченко и Погребинским? — как из подземелья, донеся до него голос Руделя.
Петр встрепенулся, бросил взгляд в зеркало и, не увидев на его лице подвоха, ответил:
— Не знаю. Там сейчас такое творится, наверно, погибли.
— Возможно, после семнадцатого они на связь больше не выходили, — согласился Рудель.
— Жаль, с ними можно было работать, — посетовал Петр.
— Ничего, найдем новых. Вон их сколько, — Рудель кивнул на обочину.
По ней брела колонна советских военнопленных. У Петра от жалости сжалось сердце, и перед глазами ожили кошмары лета сорок первого: кровавое месиво из человеческой плоти и металла, тысячные толпы истерзанных и деморализованных красноармейцев, которых как скот гнали на пересылки. А Рудель продолжал разглагольствовать. В душе Петра нарастало жгучее желание вцепиться ему в глотку, с трудом сдерживая себя, он вынужден был поддакивать. Не найдя в нем активного собеседника, Рудель смолк, и дальше, до самой Константиновки, они обменялись всего лишь парой фраз.