Еще немного поговорил с людьми и, вскочив на коня, поехал проверять работу взводов.
— Прибудет народу, товарищ командир, как воды в паводок, — подъехал Николай Остапец.
— Ты думаешь?
— И думать нечего! — отозвался позади Евгений Свириденко. — Дай только помощь людям — будут бить фашиста… К кому ни кинься: как не дочь на каторгу угнал, так хату сжег, убил кого-то, добро забрал. По своей власти соскучился народ, по сынам своим. Чего лучшего, возьму своего деда. Вредный такой, упрямый, как корень. Все мы в колхозе, все село, а он один уперся: «Жил по-старосветски и умру по-старосветски. Меня ваши колхозы не скоро дождутся»… А тут как-то ранней весной заскакиваю домой. Ну, конечно, мать обнимает, плачет, баба тоже ревет. Когда здесь и дед с печи отзывается: «Евгений, это правда, что наши фашиста под Сталинградом под корень изничтожили?» — «Правда, деда» — говорю. — «И до нас дойдут?» — «Непременно дойдут.» — «Хоть бы скорее уж, а то я думаю-передумаю себе: как не будет их долго — сам пойду искать своих. Дойду или не дойду, а искать пойду.» — «А в колхоз, когда наши придут, пойдете?» — «Первый побегу, только бы своих увидеть… Да ты не смейся, чертов выродок, напал на меня, если я фыркнул: никто тебе такого права не давал — над человеческим страданием смеяться.» — И так он это «человеческое страдание» сказал, что меня аж дрожь пробрала… Много у людей на душе запеклось. Кровью облилась нынешняя проклятая житуха.
* * *
Партизанский патруль остановил их при въезде в соседнее село.
— Как дела, Федор? — спросил Черевик.
— Хорошо, товарищ командир, — приблизилась черная, увеличенная теменью фигура. — Народ вылавливает оружие по прудам, колодцам, выкапывает из земли.
Перед рассветом, переполненный усталостью и тем радостно-приподнятым настроением, которое охватило всех партизан, и тревожными думами о семье, и соображениями, как лучше провести удар на город, он решил дать короткую передышку людям и коням. Постучали в дверь просторного дома, и скоро из сеней отозвался детский голос:
— Кто там?
— Партизаны. Переночевать пустите.
Мальчик отворил дверь и радостным, взволнованным голосом промолвил:
— Заходите, заходите, только у нас постелить нечем.
— А где же отец, мать? — спросил Дмитрий, касаясь рукой детской головки.
— Убили их, — отозвался из дома голос девочки. — Ивась, беги в овин по сено!
— Я сейчас, — метнулся парень во двор.
Положили седла под головы и легли на широком полу, от печки до торцевой стены. Дмитрий умостил возле себя мальчика и под его певучее лепетание заснул чутким партизанским сном. Просыпаясь, слышал на улице голоса, звон оружия, форканье коней и снова засыпал, касаясь рукой худого тельца сироты.