Наблюдать — это значит быть критичным. Но быть критичным не в смысле использования критики, основанной на оценках и мнениях, а быть критично-бдительным. Если же эта критичность является личной, отягощенной страхом или предубеждениями, она перестает быть подлинно критичной, а становится просто фрагментацией.
Что же понимается нами под реальностью? Существует ли вообще хоть какая-нибудь реальность, безмерность, Вечность, в конце концов?
Мы привыкли считать жизнь положительным актом: делать и думать, хлопотать и конфликтовать, бояться, печалиться, грешить и чувствовать себя виноватыми, строить честолюбивые планы, бороться и конкурировать, жаждать удовольствий и успеха. Именно все это мы называем жизнью. Конечно, это и есть наша жизнь. Жизнь со всеми ее краткими мгновениями радости и безмерной щедрости, которая не ставит никаких условий. Никому. Еще более мгновенны и преходящи минуты сладчайшего экстаза и блаженства, у которых нет ни прошлого, ни будущего. Увы, нашей жизнью стало хождение на службу, раздражение и ненависть, презрение и неприязнь к себе подобным. Так неужели все это нам нравится?
Подлинно положительное — это отрицание «положительного». Следует отвергнуть эту так называемую жизнь со всем ее уродством и страхом, одиночеством, жестокостью и насилием. Понимаем ли мы друг друга? Все то, что кажется нам моральным, на самом деле — оголтелая конкуренция друг с другом, алчность и черная зависть к успехам ближних. Отвергнуть все это и есть высшая форма морали.
Великое дело — отвергнуть мораль общественную. Но еще более величественен отказ от того, как мы живем — мелочно, пусто и поверхностно. Видеть ложное ложным — это видение и есть истина.
А ведь остается еще и вопрос смерти, старательно отодвигаемый нами подальше. Для нас он связан с чем-то, что должно произойти в будущем, лет через пятьдесят или завтра. Мы боимся прихода конца, физического завершения, отнимающего у нас все: накопления, заработанное, пережитое, жену, мужа, дом, мебель, садик, книги, стихи, уже написанные нами или те, что мы надеемся написать. Мы боимся позволить всему этому уйти, потому что мы сами и есть эта мебель, эти картины — все, чем мы обладаем. Если у нас есть способность играть на скрипке, то мы еще и скрипка. Именно из-за нашего самоотождествления с этими вещами мы превращаемся в них и ни во что иное, кроме них. Смотрели ли вы на это под таким углом? Ведь вы и есть дом с его ставнями, спальней, мебелью, за которой вы годами ухаживали, — вы есть все это. Если убрать все это, то вы — ничто.