Васька лег на нары, не раздеваясь, и забылся.
Савостьян нарезал сала, поставил сковородку на огонь. Сало зашипело, на сковородке запрыгали брызги. Ноздри у Савостьяна раздулись. Разрезая луковицу, он восхищенно сказал:
— Какой скусный дух. Скажи на милость, такое же сало, а дома не так пахнет.
Подбросив в огонь сухое полено, он пошел в зимовье и стал трясти Баргута за плечо. Тот мычал, ворочался, но не просыпался.
— Эко разобрало тебя! Да вставай же, вставай.
Васька с усилием поднял голову, мутными глазами уставился на хозяина.
— Ужинать вставай. И здоров же ты спать.
— Ужинать? Я не хочу ужинать.
— Что с тобой приключилось? Я сала сколько нажарил, не выбрасывать же его. Ну-ка, — Савостьян положил на лоб Васьки свою руку. — А и верно, жар у тебя. Ишь, от головы так и пышет. Вот беда-то.
Ночью Баргуту стало хуже. Он рвал на себе рубашку, кричал:
— Двери откройте! Дыму-то напустили. Откройте! Ой-ой, догоняют. А ты в морду хочешь?! — Потом начинал что-то бормотать непонятное, затихал на некоторое время, вдруг ни с того ни с сего вскакивал на колени, обводил избу широко раскрытыми, безумными глазами и хрипло начинал петь песни.
Савостьяну стало жутко. Не дожидаясь утра, он запряг лошадь, положил Ваську на телегу и, привязав его чембуром к телеге, чтобы, упаси бог, не вскочил дорогой и не убежал, поехал домой.
Баба Савостьяна испугалась внезапного и столь позднего возвращения мужа, но быстро пришла в себя. Она встала на пороге, не пуская Савостьяна с Васькой на руках в избу.
— Он, можа, сдурел, а ты его сюда несешь. Да он нас ночью всех позарежет. Он и в своем уме был такой…
Савостьян матерно выругался, но слова бабы все-таки принял во внимание — положил Баргута в зимовье, с сопением стянул с него ичиги, бросил их в угол, вытер ладони о свои штаны.
— Сгорит парень, вон как пылает, — вздохнул он. — А ты что стоишь? — накинулся он на жену. — Давай воды холодной, рушник. Да живей ты ходи, боже ж мой, в кого ты такая неповоротливая? В колодец сбегай, а то припрешь из кадушки…
Когда жена принесла мокрое полотенце, Савостьян положил его Баргуту на лоб.
— Иди к Мельничихе, пусть поглядит парня…
Мельничиха, растрепанная, как всегда, неумытая, с заспанными глазами, прибежала, опередив Савостьяниху.
— А я так крепко спала, так спала. И сон хороший видела, — позабыв поздороваться, затрещала она. — Будто опять молодая да такая красивая, что ребята глаз от меня отвести не могут. А мне жениха выбрать надо. Я туда смотрю, я сюда смотрю…
— Хватит языком чесать. Парень, может, при смерти, а ты болтаешь. Лечи!