— Знаешь ведь, из-за Тимошки…
— Знаю. Но почему должна мучиться она? Теперь с Семеном…
— Ты меня не уговаривай! — купец начал сердиться. — Поперли Семку с бабкой-чужеверкой — хорошо, на него глядючи другие будут каяться. Кто бы и вильнул в сторону, да вспомнит про него и одумается. Так у нас всегда делалось.
— Делалось — да, но больше не будет.
— Чего?
— Не будет, говорю так, как вам хочется.
— Ого, каким голосом заговорил! Да ты что?! Ты знай свое место!
— Я свое знаю, а вы — нет. Забываете, какое сейчас время. Смотрите, Федот Андроныч, дорого обойдется такая забывчивость.
— Стращать вздумал? — Купец, огромный, бородатый, встал медведем, загрохотал на всю избу: — Стращать? Не пужай Малашку замужем — она в девках забрюхатила! Не таким бодучим рога обламывали. Подумать только, посельга, рвань каторжная…
И пока Павел Сидорович спускался с высокого крыльца, вслед ему гремел гневный голос Федота Андроныча. А во дворе хрипели от ярости и рвались с цепи собаки, и учитель с удовольствием съездил тростью по свирепому оскалу огромного кобеля. Он не чувствовал себя побежденным, наоборот, мозг работал четко и спокойно, и ему казалось, что именно сейчас он перешагнул черту, за которой нет места сомнениям, колебаниям, пришло время действовать быстро и напористо.
Вечером он созвал мужиков, рассказал о своем разговоре с уставщиком и Федотом Андронычем.
— Как смотрите на все это? Согласны с ними?
Клим Перепелка, конечно, сразу же зашумел:
— Хватит им командирствовать! Как родился, где крестился, на ком женился — до всего дело. Нет слободы нашему человеку!
Тереха Безбородов, сминая в кулаке бороду, сказал:
— Я, к примеру, вере своей привержен, но делов ихних не одобряю. Думаю своим худым умом: неладно они делают, не по-божески.
— Верно думаешь, Терентий Федорович! — Павел Сидорович был рад, что уставщика никто не оправдывает. — Если даже и верой вашей мерить, все будет не в пользу Луки Осиповича. И за усердье в вере и за отступничество карает и награждает только бог — так?
— Так, — подтвердил Тереха.
— Почему же уставщик делает это? С богом себя поравнял?
— Павел Сидорович, а я узнавал-таки, что сказано в писании про табак, — важно проговорил Никанор и вдруг с жалобой закончил: — Не сказал, обругал, язви его в печенку!
— Раньше надо было узнавать! — сердито сказал Тимофей. — Башка твоя дурная…
— Разговор наш ни к чему, мужики, — проговорил братан Семена, Кондрат Богомазов. — Поругаем мы уставщика и разойдемся, а Семке надо горе мыкать где-то на стороне.
— Да, это так, — вздохнул Тереха.
— Совсем не так, — возразил Павел Сидорович. — Мы можем сделать, что Семен останется тут. Для того и собрал я вас.