Ева прошла в кухню. Ее мать и Харрисон сидели за столом. На столе стояли две открытые бутылки вина и бутылка ирландского виски. Лицо матери заметно смягчилось.
– А где… – начала Ева.
– Пошла с Уэсом на заднее крыльцо. Парень извелся без сигарет. Да и выпить ему не мешало. Садись с нами.
Ева подошла к Харрисону, испытывая целую гамму чувств. Любовь. Вину. Смущение. Желание попросить прощения. Она села на стул, где раньше сидела Кэт, и стала молча разглядывать его профиль. Подбородок успел покрыться точечками щетины. Темно-карие глаза внимательно и с тревогой смотрели на нее. Похоже, он забыл о стакане с недопитым виски. Ей нужно было столько сказать Харрисону, но первым номером в ее списке значилась Кэтрин. Нужно помириться с дочерью, прежде чем та улетит со своим ненаглядным Картером.
Ева в нерешительности остановилась возле двери на заднее крыльцо.
– Просто расскажи ей о своих чувствах, – посоветовал Харрисон, продолжая разглядывать стол.
– Я не знаю, как это сделать, – призналась Ева.
– Знаешь.
– Мы с ней успели так отдалиться.
– Ничего, сблизитесь. Будь честна с ней. – Харрисон снял фуфайку и протянул Еве. – Надень. На дворе холодно.
Ева взяла фуфайку, благодарно улыбнувшись ему:
– Харрисон, прости меня. Я люблю тебя. Очень.
– Знаю, – ответил он, впервые за все это время взглянув на Еву.
Она наклонилась и поцеловала его в уголок рта. Харрисон вздохнул.
– Иди, – тихо, но решительно произнес он.
Регги, которому давно надо было на улицу, радостно заскреб когтями по полу. Ева надела фуфайку Харрисона, утопая в одежде, несоразмерной ее фигуре, и наслаждаясь запахом любимого человека. Она медленно толкнула дверь и сразу же увидела дочь и Картера. Крепко обнявшись, они сидели на верхней ступеньке.
Прильнув к виску Кэт, Уэс что-то шептал ей на ухо. В воздухе пахло холодом и сигаретным дымом. Щелчок двери заставил Уэса обернуться.
Ева кивнула ему. Картер ответил кивком. Кэтрин тоже обернулась. Лицо дочери было непроницаемым.
Уэс поцеловал Кэтрин в щеку и улыбнулся.
– Не буду вам мешать, – сказал он, направляясь к двери.
– Спасибо, Уэс. – Ева сглотнула, потом осторожно подошла к дочери. – Можно присесть?
– Садись, если хочешь.
Ева села. Потянулись минуты. Обе молчали. Как Ева могла перевести в слова свою любовь к дочери? Такое не удается ни одной матери. Искренняя материнская любовь безгранична, и ее не выразишь никакими словами.
Больше всего Ева сейчас боялась сказать что-нибудь опрометчивое.
– Кэтрин, я благодарна, что вы оба здесь.
Кэтрин молчала. Только по легкому дрожанию губ Ева могла догадываться, что́ творится в душе ее девочки. У Дэнни тоже дергались губы, когда он нервничал. Ева понимала: дочь нервничает не из-за Картера. Из-за нее. У Евы защемило сердце, готовое разорваться пополам.