— А он согласился, — добавил Роман. — Еще и хвалил меня за догадливость и сообразительность.
— Ничего себе… — недоуменно протянул Ферри.
— Какие мысли по этому поводу? — поинтересовался Корнев.
— Хм… Хочешь сказать, он знал? Или сам устроил?
— Ну сам не сам, а знал — это точно. И, Айвен, заметь: знал заранее.
— Почему заранее? — капитан честно старался справиться с обрушившейся на него информацией, но получалось пока что не очень.
— А почему именно у Хаксли стояли пять чемоданов разных людей? И именно когда «Звезда счастья» провалилась черт знает куда? Айвен, я готов на любые деньги поспорить, что в этих чемоданах никаких шмоток нет — только какая-то чертова аппаратура!
— Посмотреть предлагаешь? — ага, молодец, капитан, справился все-таки.
— Неплохо бы, — кивнул Корнев. — Только, боюсь, там хитрые замки.
— Боишься? Или знаешь? — нет, капитан точно пришел в себя.
— Так и ты знаешь, — пожал Корнев плечами. — Снимки-то ты видел.
— Видел, — согласился Ферри. — Только не обратил на это внимание. А ты обратил.
— Я не только на это обратил, — веско сказал Корнев. — Я вот обратил внимание еще на то, что Хаксли, Недвицки, Бейкер, Стоун и тот же Саммер — это одна компания. И все твои, Айвен, проблемы в этом замечательном рейсе растут из одного места.
— Я понял тебя, — медленно, с растяжкой произнес капитан и уже решительно продолжил: — Извини, Роман, мне надо все это обдумать. Насчет этой суки Стоун я скажу Гранту и Кэтти, за ней будут присматривать и, если что, помешают. Черт, пока не приложу ума, что с этой тварью делать… Ладно. Если сам что придумаешь — скажешь мне, я помогу.
— Хорошо, Айвен, спасибо.
Возвращаясь в каюту, Корнев не торопился. Он примерно представлял, как воспримет Хайди известие о том, что именно готовила для нее эта безмозглая гадюка, и потому понимал, что какое-то время ему будет не до размышлений. А поразмыслить было над чем. Что-то такое мелькнуло в голове, пока он говорил с капитаном. Черт, но вот что… Ладно, как ни печально, но придется подумать об этом попозже.
Жена ожиданий Романа не обманула. Она долго ругалась, восполняя недостаточное знание русских ругательств и нехватку умения ими пользоваться широким применением немецких слов и оборотов, при всем их грозном и тяжеловесном звучании не лишенных некоторого злобного изящества. Впрочем, и по-русски Хайди иной раз выдавала нечто особенно забористое, причем Роман с удивлением отметил, что кое-какие словечки и выражения жена позаимствовала явно не из его репертуара. Интересно, кто это в женской гимназии научил Аделаиду Генриховну так высказываться — милейшие учительницы или очаровательные гимназистки?