Пассажиры, задумчивые и слегка ошарашенные, потянулись на выход. Роман и Хайди, перебросившись парой слов, решили пойти в малый салон — посмотреть, кто туда пойдет, и послушать, что там скажут.
Желающих запить неожиданное известие чем-нибудь спиртным набралось не так много. То ли слишком уж сильным оказалось впечатление от речи капитана, то ли просто люди не приучены пить с утра. Помимо Корневых туда отправились Вителли, Дюбуа да все та же Стоун, причем одна. На общение не был настроен вообще никто, как и на долгое сидение — француз ускоренно залил в себя три рюмки коньяка, и прежде чем жена повела его на выход, зажевал выпивку парой ломтиков неаппетитно выглядевшего сыра с плесенью (брр, как можно есть такую гадость?), итальянцы взяли по бокалу вермута и тихонько беседовали, выбрав столик подальше, в другом дальнем углу пристроилась Стоун в обществе стакана джина с тоником. Корневы решили ограничиться пивом — кружкой для главы семейства и вполовину меньшим стаканом для его супруги.
— Рома, не называй эту куклу по имени, — тихонько сказала Хайди, наклонив голову, и уже нормальным голосом добавила: — И что эта дура тут делает, да еще одна?
— А кто ее знает, — подхватил Роман, краем глаза следя за обсуждаемой куклой, — Может, он ей не разрешает пить, вот она и сбежала. И вообще, она, наверное, пьяница. Пить утром крепкие напитки…
— Да, конечно она пьяница. Дура и пьяница, — авторитетно заявила Хайди, слегка повысив голос.
— И что, как ты думаешь, понимает она по-русски? — тихо спросил жену Роман.
— Похоже, что не понимает. Точно не понимает, — Хайди и не подумала сбавить тон. Роман вопросительно поднял бровь и получил от жены сигнал глазами — «потом расскажу».
Тем временем Вителли, закончив с вермутом, отправились на открытую палубу. Тут же за ними увязалась стюардесса, появившаяся как будто бы из ниоткуда. Стоун оставила недопитый джин на столике и вышла в коридор, ведущий к каютам. Подождав минут пять, решили вернуться к себе в каюту и Корневы.
— Рассказывай, — Роман снова активировал защитную функцию коммуникатора.
— Рома, она точно не понимает по-русски. Это совсем… нет, совершенно верно.
— Почему?
— Но милый, мало того, что я сама женщина, — Хайди одарила мужа многообещающей улыбкой, — я и в женской гимназии преподаю. В женском учительском коллективе притом, — на сей раз улыбка жены оказалась больше похожей на оскал хищницы. — Ни одна женщина не сможет слушать гадости, которые говорит о ней другая женщина, с таким видом, как был у этой Стоун. Мы в таких случаях или злимся, и это хорошо видно, или улыбаемся, показывая, что нам наплевать. Но равнодушными быть мы не можем. И еще, когда я сказала, что она точно не понимает по-русски, у нее на лице не было облегчения. Эмоции или равнодушие должна была она показать, но не разочарование.