Рамзин прерывисто дышал в мне в затылок, и я протянула руку и коснулась его бедра, желая ощутить, как напряжение уходит из наших тел. И тут поняла, что мужчина нисколько не расслабился. Едва я коснулась, его он дернулся и вдруг укусил меня за плечо, а потом резко отстранился, выходя из меня, хотя оставался по прежнему твердым.
— Этого ни хрена недостаточно, — прорычал он и открыл дверцу душевой кабинки так резко, что она с грохотом врезалась в стену.
Обхватив меня за талию так, что его рука показалась железным обручем, он выволок меня наружу и, оглядевшись, рванул с держателя банный халат и полотенца и швырнул их беспорядочной кучей на пол. Изящный золоченный держатель при этом оказался вырван из стены и со звоном запрыгал по плитке ванной. А в следующий момент я уже стояла на четвереньках, а Рамзин опять проталкивался в меня, твердый, как камень, и горячий, будто и не кончил пару минут назад.
— Рамзин, ты озверел, что ли? Дай дух перевести! — я дернулась вперед, но зубы мужчины опять впились в моё плечо, а руки вцепились в бедра намертво.
— Ты нужна мне, — бормотал он, неистово толкаясь. — Мне это нужно, Яна.
Его бедра сорвались в бешенный темп, а рот целовал, облизывал, царапая зубами мои плечи, затылок и спину. Моё мокрое тело, остывая, покрылось мурашками, и от этого моя кожа стала одной большой чувствительной зоной, а губы и язык Рамзина словно прижигали её, вырывая из моего горла стоны и посылая волны острой дрожи. Его руки сжимали мои бедра, как в наш первый раз или даже сильнее, так, словно не было силы, что заставит их разжаться. Его член ощущался невыносимой твердостью, такой раскаленной, что мне казалось, я сгорю изнутри. Все окружающее пространство словно смазалось, потеряло четкость и реальность, оставляя мне только его прикосновения, агрессивные и отчаянные одновременно и его свирепые проникновения, которым я сама бесстыдно подавалась навстречу, требуя еще больше.
— Мне нужно… — хрипел Рамзин, набирая темп и окончательно уволакивая меня за собой в это безумие. — Нужно… Нужно..
Все во мне отозвалось, приветствовало эти осатаневшие движения, эти сумасшедшие слова, что он твердил без конца, на зверскую похоть, что рвалась из него наружу, раздирая и меня на части. Я снова желала его и этого помешательства так сильно, что это было больно до крика, от того что все время недостаточно. И я не стала держать это внутри. Я выпустила безумие в словах, криках — грязных, бессвязных, на которые мой любовник отвечал еще большим безумием.
Нечто нарастало в нас, и его трудно было назвать удовольствием, потому что оно было больше, острее, многогранней и в тысячу раз опасней, и оно однозначно было общим. Оно заставляло меня орать, срывая глотку, потому что рвало на части, не умещаясь внутри. Стоны Рамзина тоже обратились в низкий рёв, от которого вибрировал весь окружающий мир и моё нутро, приводя все колебания пространства в единый совершенный ритм. И когда мы его достигли, это стало несоизмеримо больше, чем я могла выдержать.