Выбрав правое направление, решительно пошел вперед. С какой стороны ни посмотри, выбор этот был чисто условным: и та и другая стороны выглядели совершенно одинаково, как зеркальное отражение друг друга.
Вот и дверь первого кабинета: массивная, двустворчатая, без каких-либо надписей или табличек, проливающих свет на то, что можно за ней ожидать. Я подергал за ручку – заперто – и двинулся дальше, по пути поражаясь масштабам и величию открывавшихся мне просторов здания.
Важность этого учреждения прослеживалась во всем. Со стороны казалось, что это не муниципальное образование, а как минимум одно из головных подразделений по полицейскому надзору или какого-то фискального органа.
Все говорило в пользу моей мимолетной догадки. И чем дальше продвигался, тем более убеждал себя в том, что вывеска, сбитая с фасада здания, была лишь ширмой, призванной для того, чтобы не привлекать излишнего внимания к проводимой внутри работе, попросту пустить пыль в глаза обывателей. И вскоре я нашел материальное подтверждение этой теории.
В наше время тоже заботились об охране спокойствия и правопорядка, но для этого обходились более скромными средствами – базами егерей, расположенными, как правило, на заброшенных котельных или мелких фабриках, находящихся в более-менее уцелевшей промзоне брошенного города. И пробавлялись егеря практически подножным кормом, получая только оружие, скромную амуницию и небольшое жалованье, которого едва хватало на пропитание да пропустить пару стаканчиков в компании доступной женщины в редкий выходной день. Не складывалась личная жизнь у егеря. Какая девушка будет ждать тебя несколько месяцев кряду без надежды на встречу. Чаще егерями становились одинокие, разочаровавшиеся или безоглядно верившие в необходимость своего дела, я был из числа и тех и других. И сахарной назвать свою жизнь я не мог. Впрочем, жаловаться на судьбу в нашем кругу угрюмых профессионалов было не принято. Как не было принято обсуждать с посторонними свои переживания. Каждый егерь, каждый настоящий егерь всегда контролировал свои эмоции. В противном случае это воспринималось как слабость, которая рано или поздно приводила к неизбежному и предсказуемому концу. Когда егерь начинал сомневаться или жаловаться, тогда он терял твердость взгляда, берущую начало во внутренней готовности всегда отправиться на вылазку, навстречу опасности и, вполне возможно, смерти. Все кругом понимали, что долго этот парень не протянет. И, как правило, предчувствие очень быстро оправдывалось.
Вот следующая дверь – такая же массивная и неприветливая, как и предыдущая, как все последующие.