Сонное оцепенение прошло само собой, даже поход за водой не доставлял прежних неудобств; он вешал на плечо коромысло с ведрами, брал пешню, шел к колодцу и доставал воду, приносил домой и даже наловчился почти ее не расплескивать. Однажды утром поймал себя на мысли, что стосковался по свежему воздуху. Встал на лыжи и прошел весь путь до Котова и назад, не встретив на пути ни одной живой души, кроме пары местных сорок, развеселивших его своим неугомонным треском.
На улице заметно потеплело. Погода менялась, пришел очередной циклон, небо покрылось облаками, повалил густой снег. Он шел всю ночь, день и ночь, и еще два дня и две ночи. Сугробы выросли почти в человеческий рост, и после окончания снегопада Мальцов полдня пробивал тропинки к колодцу и бане, взмок и чуть не простудился. Работа с книгой опять не клеилась, случился затык, следовать намеченному плану не получалось, он что-то важное упустил, но никак не мог понять – что. Горло саднило, Мальцов решил заглушить начавшийся кашель крепким чаем с медом, пил чашку за чашкой, грея спину у лежанки, прижавшись к горячему кирпичу. Переборщил с заваркой, от горечи сводило скулы, даже мед не помогал, сердце колотилось, вяжущий привкус чифиря во рту вызывал тошноту. Он стоял у кирпичной стенки и думал о том, что свобода бывает невыносимо скучной.
Телефон зазвонил лишь двадцатого февраля. Димка сообщил, что Нину отвезли в больницу и ночью сделали кесарево. Она родила девочку. Выписать ее должны были через четыре-пять дней. Мальцов заметался: ехать – не ехать? Ночевать в городе было негде, но и не поехать нельзя. К вечеру третьего дня решился. Димка предупредил, Нину выписывают завтра в одиннадцать, подумал, что сможет обернуться одним днем. Чуть свет поднялся, вышел на трассу, словил попутную и к половине десятого был уже в городе. Зашел в старый универмаг на площади, купил большую упаковку памперсов и долго раздумывал – покупать цветы или нет. Постоял около теток на базаре, приценился, пять тысяч лежали в кошельке – выданную зарплату он так и не тронул, но не в деньгах было дело. Не хотелось покупать Нине цветы, он чувствовал всю фальшивость этого жеста, но и идти с одной упаковкой памперсов было как-то глупо и стыдно. Зашел снова в универмаг, выбрал большую махровую простыню с капюшоном за шестьсот двадцать рублей.
– Вам в подарочную бумажку завернуть, бантик синий или розовый? – угодливо спросила продавщица.
– Не надо в подарочную, спасибо, как-нибудь без бантиков обойдемся, – буркнул Мальцов, сгреб простыню, сунул ее к памперсам в большой пакет.