– Неплохо, – одобрил магистр. – Теперь гляди.
Он оставил на столе одну иглу, другую легко вогнал до половины в дубовую столешницу недалеко от первой.
– Пусть черта, которую я обозначил этой иглой, тянется в обе стороны бесконечно. Сколько таких же черт ты проведёшь через эту точку, чтобы они нигде не пересекли первую черту?
Раб молчал, закусив губу.
– Ты не понял вопроса?
– Понял, святой отец, – он судорожно втянул воздух. – Может быть, одну. Может быть, ни одной. Может быть, бесконечно много.
– Что?!
– Я пробовал, святой отец! – мальчик вскинул на него глаза и, стискивая шею, заторопился. – Я пробовал, можно вывести такую же систему теорем, как у Фарета, они другие, но я не нашёл в них противоречий.
Некоторое время Ильегорский ошеломлённо молчал. Это невозможно!… Разумеется, мальчишка развит не по летам и не по положению; но услышать от него о неевклидовых геометриях – это чересчур.
– Но разве эти системы теорем соответствуют реальному миру? – наконец возразил он.
– Если стол имеет форму шара… – подумав, неуверенно сказал мальчик, – или седла…
– Так верен постулат Фарета для нашего мира или нет? – нетерпеливо спросил Ильегорский.
– Я не знаю, святой отец. Ведь в нашем мире есть предметы…
– И что же?
– И они притягивают друг друга на расстоянии, через пространство. Значит, они изгибают пространство… или…
Мальчик смущённо умолк.
Ильегорский похолодел.
– Ты великий путаник, – сказал он. – И с чего ты взял, что предметы притягивают друг друга?
– Теллур держит нас, – раб топнул. – Он держит и Альм, вынуждая его обращаться вокруг себя, а сам удерживается солнцем…
– Так, – проговорил Ильегорский упавшим голосом. – Ты ещё и еретик.
Мальчик с трудом опустился на колени.
– Я должен был сказать, – с безразличием смертельной усталости прошептал он. – Хоть кому-нибудь. Всё равно меня убьют. Не Вы, так виконт.
– Ты ошибся, – Ильегорский перевёл дыхание. – Эрмедориты – не Псы Господни. Мы служим Богу мудрому и милосердному; Богу, давшему человеку душу, чтобы любить, и разум, чтобы постигать; Богу, учившему: «Я – путь, и истина, и жизнь. Познай истину, и она сделает тебя свободным». Встань, сын мой. Ты носишь ошейник последний день. Я выкуплю тебя.
– Я свободен? – медленно переспросил Фьерито.
– Да, – твёрдо ответил Ильегорский.
Он ожидал, что мальчик, как и положено теллурийцу в такой ситуации, бросится целовать его сапоги. Но тот, крест-накрест обеими руками держась за шею, изучающе глядел на Ильегорского.
Точно пелена внезапно слетела с глаз Великого магистра. Лишь теперь он заметил достоинство, сквозившее в движениях подростка, его непринуждённую, несмотря на хромоту, осанку, правильную речь, чистую, хотя и ветхую, одежду, идеальную форму рук. Перед Ильегорским стоял высокородный сеньор.