Я все свое время превратила в движение, но понимала, что у меня ничего не получится. Дело было даже не в том, что я едва держалась на ногах: у меня будто открылось второе дыхание. Вечером я падала замертво, но до этого – танцевала, танцевала и танцевала. Некогда чувственные, полные влечения движения, вызывали лишь жалкую усмешку на моих губах. Я понимала, что быстрой смерти мне не видать, и от этого впадала в отчаяние – снова и снова, но все же не сдавалась.
Мне в голову приходили все более странные видения. Я жалела о том, что в своем полузабытьи, в подземелье, не разорвала себе зубами запястья. После того, как меня полумертвую вытащили оттуда, за мной постоянно следили, и я понимала, что Господин все ещё не натешился. Что он собирается делать с наложницей тоньше тростинки, от красоты которой ничего не осталось и кашляющей кровью, я не знала. Разве что бросит диким зверям, на потеху.
В день перед выступлением наряд мне предстояло сделать самой. Мне принесли несколько узорчатых лент и тончайшую, полупрозрачную накидку, украшения. Все кроваво-красного цвета. Одевшись, я глядела на свое отражение в воде и думала о том, что для умирающей выгляжу более чем сносно. Постоянные притирки вернули показной блеск длинным тяжелым волосам, сверкающие от лихорадки глаза выделялись на бледном лице. Отягощенные браслетами кисти казались ещё тоньше, капли рубинов на острых ключицах выглядели, как кровь. Узор лент, подчеркнувших исхудавшую грудь и стекающих по животу и ногам, заканчивался на щиколотках над босыми ступнями. Я напоминала разбитую и склеенную по частям статуэтку, мертвая красота которой тщетна и пуста.
В моей жизни больше не было цели. Ни моя смерть, ни смерть Господина не вернула бы Дэю и те месяцы, что были у нас с ней. Снова закашлявшись, я судорожно сглотнула, чувствуя вкус крови и поняла, что из этого танца путь мне всего один – в темноту и холод. Ноги меня держали с трудом, приходилось опираться о стены, чтобы идти. Я скоро умру, но как это произойдет? Быстро, как он обещал – если все получится, или в хрипах, боли и агонии, на рваных подстилках? Я проверяла ленты на прочность и знала, что ими вполне можно задушиться. Хватит ли у меня сил сделать это во время представления, и что я буду показывать? От меня ждали чего-то невероятного.
Я покорно следовала за прислужниками узкими полутемными коридорами в благоухающий яркими цветочными ароматами сад, где под открытым небом Господин всегда принимал гостей. Мне вспоминалось, как мы с Дэей вместе часами бродили по нему, беседуя обо всем. Она рассказывала мне о своем мире, я ей – о своем. В её рассказах всегда была надежда, в моих – обреченная ярость.