К семи часам Дробов вошел в фойе третьего этажа. Навстречу ему поднялась встревоженная Летова:
— Василий Андреич, Сомов установил в репетиционной комнате микрофон, сказал, что репетиция будет записываться на магнитофон. Об этом вы мне не говорили. Все участники взволнованы, никто не понимает, зачем это… возникают разные тревожные предположения…
— Вера Федоровна, дорогая, успокойтесь сами и успокойте других. Просто забыл вам сказать: записываю на всякий случай, мне это может пригодиться.
— Ну все-таки, что вы имеете в виду?
— Разве я не говорил вам, что мне предстоит делать доклад о постановках Шекспира на сценах самодеятельных коллективов? Естественно, что некоторые свои выводы и положения мне хочется подтвердить конкретным материалом, то есть звукозаписями. Такие записи я делал и в других коллективах самодеятельности. Вот и все. Так что для волнений нет никаких оснований.
— Как сказать, — протянула Летова. — «Нет основания для волнения». А вдруг вы этой записью будете подтверждать уничтожающие нас выводы?
— Обещаю не делать этого. — Поймав недоверчивый взгляд Летовой, Дробов пояснил: — Уж так повелось в театральной критике: ругать, не утруждая себя доказательствами, хвалить только с убедительными доказательствами.
— Я вам верю, Василий Андреич, — сказала потеплевшим голосом Летова. — Кружковцы собрались, пройдем в репетиционную. Я сообщила участникам о приезде ленинградского товарища. Может быть, вам лучше начать знакомство с беседы?
— Беседу отложим… потом, если она понадобится. После репетиции задержитесь ненадолго, могут возникнуть вопросы.
В репетиционной, на расставленных вдоль стены стульях, сидели участники самодеятельности. Увидев Дробова, кружковцы, не скрывая любопытства, уставились на него. Летова дважды хлопнула в ладоши, как бы призывая к тишине, хотя никакой нужды в этом не было.
— Хочу представить вам Василия Андреевича Дробова, — начала торжественно Летова. — Василия Андреевича интересует постановка шекспировских пьес в самодеятельных кружках. Пусть вас не смущают микрофоны. Репетиция будет записываться на магнитофон. Запись нужна Василию Андреевичу для подкрепления некоторых принципиальных положений своего будущего доклада. Итак, не будем терять времени, приступим к работе. Петруччо! Катарина! Прошу вас! Начали!
«Катарина — Левина из аптеки»… Дробов не спускал глаз с моложавой рослой женщины. Движения ее были резки, порывисты, низкий, богатый модуляциями голос выразительно передавал гнев, иронию. И все же довольно скоро Дробов понял, что роль Катарины Левиной не по плечу и дана ей, очевидно, ради ее броской внешности и голосовых данных. На протяжении всей репетиции ее смуглое красивое лицо оставалось неподвижным и, как показалось Дробову, настороженным. Несколько раз он ловил на себе ее пристальный взгляд. Шекспировский стих Левина читала ученически, старательно подчеркивая все знаки препинания. Но Дробова не интересовали сценические данные Левиной, ему хотелось составить представление о ее способности играть не на сцене, а в жизни.