Войдя на мельницу, Маргрет быстро, чем на сей раз очень удивила теперь уже отставного бомбардира, переоделась в брючный костюм амазонки и довольно шустро, без его помощи, забралась в седло.
– Вам бы стоило быть мужчиной, госпожа герцогиня.
– Я должна воспринимать это как похвалу или как оскорбление?
Конюший растерянно покряхтел; не столь ловко, как того ожидала Маргрет, уселся в седло, и, размяв свою вечно ноющую руку, заметил:
– Будь вы мужчиной, с вами проще было бы говорить, госпожа герцогиня. И, кто знает, возможно, тогда я сделал бы из вас настоящего солдата.
– Настоящего генерала, – вскинула подбородок Маргрет. – Забываете, с кем говорите… солдат.
А ей вдруг вспомнилось, как беззаботно и почти счастливо смеялась ее мать, когда граф безуспешно пытался научить ее стрелять из лука. То ли эта, как любил называть ее маркграф, «красавица в мавританском стиле» и в самом деле представала перед миром в образе полнейшей неумейки, то ли герцогине нравилось – в присутствии воинственного, мужественного и необычайно сильного, слывшего просто-таки богатырем маркграфа – играть такую роль… Это уже не имело значения.
Маргрет не знала, насколько далеко зашли их отношения, но заметила, что мать строго пресекала все попытки дочери оставить их где-нибудь в лесу наедине, предпочитая видеть ее в качестве свидетеля и гаранта своей верности де Робервалю. Как заметила и то, что жизнерадостной и счастливой герцогиня становилась только тогда, когда рядом появлялся маркграф де Мовель. Ради этих встреч герцогиня охотно выезжала летом в свой небольшой, доставшийся в наследство в виде приданого, замок в пятидесяти лье от Парижа, которого герцог де Роберваль просто терпеть не мог; ради этого она потакала неуемной охотничьей страсти маркграфа де Мовеля, глубоко убежденного в том, что истинный аристократ в перерывах между войнами должен охотиться, а в перерывах между охотой непременно воевать. Хотя, как представлялось самой Маргрет, избранник матери был создан скорее для веселья в обществе женщин, нежели для сражений на полях битв.
Да, маркграф был именно таким. И герцогиня-мать любила его именно такого, а посему Маргрет оставалось лишь иронично созерцать увлеченность этих двух людей, коим по возрасту их – как она себе представляла – давно следовало бы забыть, что такое флирт, любовь и все такое прочее… Но коль уж в природе и душах этих людей все происходило не так, как должно было бы, то Маргрет оставалась признательной им, особенно графу, уже хотя бы за то, что время от времени вырывают ее из парижского дворца, позволяют насладиться свободой, приучают познавать жизнь леса, жизнь природы; таинства жизни и таинства смерти.