Маргрет еще несколько минут постояла над огнем, отогрела грудь, помассировала ее… На сей раз малыш немного пососал, а потом, к ее облегчению, сразу же уснул. Положив его в люльку, Маргрет перенесла лапы медведя и остальное мясо в кладовку и принялась старательно скоблить шкуру. Работа отвлекала ее от тревожных мыслей, от страха за ребенка, тем не менее через каждые пять минут она заходила в хижину или просто прислушивалась, не слышно ли голоса Роя-Младшего.
Под вечер Маргрет вновь попыталась кормить сына. Ей удалось выдавить из каждой груди понемногу молока, вот только малыш уже грудь не брал. Тогда она попробовала впрыскивать ему молоко в рот, иногда это ей удавалось, а иногда молоко сразу же вытекало из ротика и стекало на шейку. Так продолжалось еще два дня. Малыш окончательно ослабел. Он уже не плакал и только хрипло сипел, при этом личико его делалось синюшным.
Маргрет была в отчаянии. Она просто не знала, что делать. Она понятия не имела, способна ли какая-нибудь еда из той, какую она может приготовить, заменить Рою молоко, или нет. Между попытками покормить малыша грудью она изготавливала какие-то соски из тряпочки, которую смачивала теплой бульонной жидкостью. Дважды малыш немного пососал такую «грудь» и, видя это, Маргрет даже возрадовалась. Но в следующий раз он не смог взять в рот и это ее изобретение.
Поняв, что сын уходит в вечность, Маргрет стала на колени у его колыбельки. Она не плакала, не стенала и даже не молила Господа о спасении, ибо знала, что это уже бессмысленно: спасения ждать неоткуда и не от кого.
– Я знаю, что вы умираете, мой юный герцог, – сдерживая слезы, проговорила она. – Но я ничего не могу сделать для вашего спасения. Единственное, что я могу – так это уйти в лучший мир вслед за вами. И я сделаю это, когда придет мой час. А он придет очень скоро. – Маргрет положила руки ему на грудь, пытаясь хоть немного согреть сына, передать ему свое тепло, свою жизненную силу, свою материнскую благодать. – Жизнь – это рыцарский турнир. И вы умираете мужественно, как подобает рыцарю из рода де Робервалей. Да, жизнь – тоже рыцарский турнир, на которой выходят самые достойные и умирают наиболее достойно. Вы же умираете, как способен умирать достойнейший из рыцарей.
Она проговорила с сыном до полуночи, а потом, уже убедившись, что он мертв, вновь опустилась на колени перед колыбелью. Так, на коленях, она и простояла до самого утра, молясь, исповедуясь, раскаиваясь в совершенных грехах и отпуская грехи и прегрешения всем, кто обрек ее и сына на этот остров, на эту мученическую жизнь и такую же мученическую смерть.