— Ну ты фартовый парень! — звонко и беспечно воскликнул все тот же заводила. — Он нас всех без штанов оставит — прет масть!
По проходу снова стремглав прошли чередой парни. Каждый теперь задел плечом край подушки. И каждый заглянул в лицо.
Михаил натянул под одеялом джинсы и стал спускаться.
— Рубашку помяли, — подсевший на краешек нижней полки широколицый добротно сбитый мужик улыбнулся ему, как родному.
С ним частенько заговаривали незнакомые или начинали присматриваться, пытаясь вспомнить, где видели — на такси работал, теперь автобус водит междугородный, всегда на людях.
— Да… есть малость, — в неловкости пробормотал Михаил. Он вообще-то в поезде или где-либо спал без рубахи, а тут чего-то не снял.
— Из командировки? — просиял мордастый с тем радостным намеком, что в этих командировках не только рубаху помнешь… Был он, видно, из той породы попутчиков, которым все равно, хоть про ежа, лишь бы поговорить.
— Ну… — соврал Михаил. Не объяснять же в самом деле, что ездил к родственникам. И оказался в их глазах непутевым.
Он обулся, достал из сумки целлофановый пакетик с зубной пастой, щеткой и мылом. Взял было электробритву, но сунул обратно — неловко надолго занимать туалет.
Проходя мимо, отыскал в компании картежников заводилу — повернулся на его голос: «Игра есть игра!»
И очень удивился, хоть и была голова занята совсем иным. Ничего ухарского, шального и греховного не было в лице парня, как рисовалось. Он увидел очень красивого молодого человека. Похожего на студенческого вожака, какими их показывают в кино или по телевизору, — располагающий к себе, благородный, уверенный, явно положительный облик.
И опять тревога, смуть неясная в чувствах пробежала по телу Михаила. Может, оттого просто, что дума его была полна Лариской, а та бы наверняка перед этим гладким красавчиком заегозила!.. Пошатываясь в такт колебанию вагона, Михаил продвигался медленно по проходу, а мысленно обращался к родне, к Лариске, к себе или просто незнамо к кому, высказывал наболевшее, то, чего никому не мог открыть, как бы о нем ни думали худо. О, если бы кто знал, хоть сотую часть!.. Это же надо!.. — взывал он с едкостью к справедливости и пониманию. Считай — только поженились. Полгода как отслужил, устроился на работу, поступил в политехнический институт на вечернее — настрой на жизнь был тогда совсем другой, в перспективе уже видел себя не на водительском, а на каком-нибудь директорском кресле… И вот возвращался с занятий — с последней пары дал деру, к жене любимой спешил! — проходил мимо ресторана, глянь чего-то в окно между шторок-то. Самому некогда, так хоть посмотреть, как люди веселятся. И просветик этот — между штор — словно нарочно вырезал кадр: его молодая жена танцует с военно-морским офицером. Откуда он только взялся здесь, вдали от морей?.. Волосы у нее накручены, хотя обычно она их распущенными носит. Волны все на голове-то, волны. Специально, видно, в парикмахерской прическу сделала. Танцует и головку с кудрями запрокидывает, плечиками водит и говорит чего-то, говорит, ну прямо как кобылка молодая — озорничает! Сейчас, возможно, спокойнее бы отнесся, хотя доведись, может, того тошнее будет… А тогда мальчишка же совсем был. Главное — верил! Вот уж действительно: земля пошла под ногами. Разверзаться стала, разверзаться… И единственная мысль, за которую мог уцепиться: убью! Непонятно только: ее или себя? Думаешь, что ее, а хочется-то себя!.. Обида! Потом — нет, он будет где-то в земле гнить, а она опять же — в кабак, горе заливать! И ее убить — мало! Вот если бы она могла на себя мертвую всю жизнь смотреть!.. Надо зайти, спокойно, культурненько сесть за столик, кого-то пригласить на танец…