Красивая женщина декан была как раз наоборот — сурова и непреклонна. Она стояла на сцене, необычайно статная, в светлом костюме, с волнистыми, распущенными по плечам, светлыми волосами, очень напоминая ступенчатую ракету. И речь ее взвилась прямо-таки как ракета — патетическим голосом мировой нравственности, полным негодования, презрения, непонимания, наконец… Как это можно в наше время, когда вся молодежь ищет, созидает, творит, как это можно?! Низко, гадко, постыдно!
— А может, — поднялся, собиравшийся молчать, Борис: он как-то очень уж удивился, не мог смириться, что получался таким окончательно плохим, — у меня, может… у нас… настоящее… может, чувство…
По залу потекли улыбки. Зря он, конечно, вылез с этим чувством — Боря сам это понял. Того, что можно назвать настоящим, не было. А могло ли быть?
— Как не стыдно! Примешивать к вашей грязи высокое!.. — гневно и породисто вскинула голову декан.
Все! Сережу прорвало. Вопиющая несправедливость поднималась на глазах, навалилась своим неопрятным телом! Что они такое устроили?! Что они с таким удовольствием обсасывают?! О чем вообще речь! Зачем все это ему, уже исключенному?! Но коли на то пошло — хорошо! Получите и вы свое! Если уж повели речь не об общих делах, не о духовной жизни и учебном процессе, а стали слюнявить одно лишь интимное событие, о котором знают-то все не больше, чем об отношениях той же деканши с бывшим проректором! Слухи о них ходили… Левка Фридман, когда, помнится, театралы составляли письмо в управление культуры, советовал: «Кого колышут ваши сложности. Напишите про то, что проректор сделал деканом свою женщину». Прав он, видно, был. Потянули подноготину — давайте ее тянуть до конца! Вставала в сознании одна из заповедей Мастера. Ехали они как-то в переполненном трамвае. «К людям надо выходить с чистой совестью, — продолжил Мастер начатую мысль, — но нельзя уповать на их сознание. Вот сейчас мы можем сколько угодно просить посторониться и извиняться, все равно не услышат, будут толкать, отдавят ноги. В результате потеряем пуговицы, но так и не пробьемся к выходу. А стоит поднять любой предмет на уровень их глаз и двигать его перед собой, — демонстрировал он наглядно, — о н и с а м и будут отстраняться и давать дорогу. Подсознательно сработает древний инстинкт опасности перед занесенным мечом, палицей, дубиной, плетью…» Сергею было немного неловко — саквояжем-то вот как-то в морды… И понимал тогда все буквально, касательно поведения в трамвае. Теперь же углядел в этом совете более широкий смысл.