Маша сварила кофе, поджарила яичницу, поставила графин с козьим молоком. Они разговорились и болтали о разном, много смеялись. Маша как бы между делом сказала:
— Возьмите и меня в свою бригаду. Я тоже хочу строить храм, и если вы не возражаете, внесу свою посильную денежную лепту.
— Вас-то как раз я бы и не хотел грабить. У вас столько иждивенцев, а и сама вы ещё, насколько я понимаю, не самостоятельная.
Маша обидчиво возразила:
— Напрасно вы меня жалеете. Я два года работала компьютерщицей на рынке, кавказцы мне много платили, а и теперь все счетные и финансовые дела у фермера Дениса Козлова веду — он тоже мне хорошо платит. А недавно подрядилась и к Шомполу. Возьмите у меня деньги. Я очень вас прошу.
— Ну, пожалуйста, я не откажусь, конечно, но только самую малость.
Маша достала из сумки пять упаковок долларов и подала Вячеславу. Тот повертел одну упаковку, другую… двинул деньги назад.
— Что вы? Тут же целое состояние. Как же я возьму такие деньги?
Мария бросила пачки в целлофановую сумку, положила её перед Вячеславом. Тот покраснел, пожимал плечами, не знал, что и говорить.
А Маша продолжала:
— Мы поедем с вами в город и закажем все двери и окна, и пусть они подберут красивые цветные стёкла — и вообще: пусть будет всё так, как они делают для новых русских.
Потом наклонилась к Вячеславу и заговорщически проговорила:
— Только вы о моих деньгах никому ни гу-гу. А то начнут языки чесать: где да чего, да откуда. Женщины у нас языкатые. Лучше всё от них делать втайне.
Вячеслав пожал плечами и пообещал молчать как рыба. Ломаться он больше не стал, а поблагодарил Марию и рассовал деньги по карманам куртки. Уходил он от Маши смущённый и очень обрадованный. Эти деньги, да плюс мешочек с долларами архиепископа, позволяли ускорить все дела на строительной площадке. Расставались они тепло, как старые друзья. И всё было бы хорошо, если бы Вячеславу не кинулись в голову подозрения о нечистом происхождении таких больших денег у Марии. И не то, чтобы он подозревал её в какой-нибудь махинации или воровстве, но, вспоминая её рассказ о работе на рынке, он думал о кавказцах, о том, что зря они большие деньги не дадут, а вот за какие такие доблестные дела она их получила, он об этом думал. И Вячеслав вместе с обидой и досадой за возможные надругательства над таким чистым и юным существом испытывал и щемящее чувство ревности. Впрочем, тут же он и осаживал себя, почти вслух говорил: нет у тебя оснований подозревать Марию! Ты же видишь, как она весела и беспечна. Душа её открыта Богу, и это ты можешь читать у неё в глазах.