Ко всем бедам, которые одолевали сотрудников КГБ после августовских событий, в те дни свалились требования департизации органов госбезопасности. Истошные вопли по этим идеологическим проблемам исходили от оппозиционных и диссидентствующих кругов. Призывы к немедленной департизации становились сами по себе крайне политизированным явлением. Я считал, что департизация должна произойти не волевым или административным нажимом. Отвечая на вопрос, как отношусь к идее деполитизации и департизации КГБ, в газетном интервью я отвечал: «В вопросах деполитизации есть много сложного, требующего проверки временем. Может ли деполитизированный орган выполнять политические решения и волю высших органов любой власти — так можно поставить вопрос? Последнее слово за законом. Лично я не хотел бы перескакивать через жизненный этап. В теории — одно, а на практике — другое».
Предлагали «новое мышление» — моментальный и быстрый переход к департизации, деполитизации и деидеологизации, превращая мгновенно людей в идейно голых. От подобного «нового мышления» увеличивалось предательство в собственных чекистских рядах.
Департизация была первым звеном в реформировании КГБ, который должен стать организацией, служащей не идеологии или партии, а закону, народу, государству. В КГБ Украины поступила телеграмма из Москвы, подписанная исполняющим обязанности председателя КГБ СССР Л. Шебаршиным (он занимал эту должность в течение одних суток), касающаяся прекращения деятельности партийных организаций в системе органов госбезопасности.
Процесс департизации органов КГБ Украины прошел без особых эксцессов уже после официальных запретов парламентом деятельности КПСС, но несколько болезненнее, чем в гражданских и трудовых коллективах республики. Особенности деятельности КГБ были таковы, что коммунистическая идеология являлась стержнем в подборе и воспитании кадров, привлечении к сотрудничеству основного числа агентуры на идейной и патриотической основе. У нас практически не было оперативных источников, которые работали бы по принуждению или другой форме зависимости. В системе КГБ Украинской ССР, насколько я помню, в те дни не было случаев, чтобы хотя бы один сотрудник с особой помпой провозглашал о своем выходе из рядов КПСС.
Задолго до этого во Львовском управлении молодой сотрудник принял решение выйти из КПСС. Его предполагали уволить. Я лично побеседовал с этим офицером и дал команду не третировать, не увольнять с воинской службы.
21 августа мне стало известно, что в Днепропетровском управлении КГБ готовится партийное собрание, на котором намечается принять коллективное решение о выходе из состава КПСС. Мне не хотелось, чтобы и в этом деле были «передовики», первыми в числе областных КГБ объявившие себя вне партии. Я переговорил с руководством управления и предложил не торопиться, подождать два-три дня. Вместе с секретарем парткома Юрием Семушевым, умницей, взвешенным человеком, мы готовились принять для всех органов КГБ республики общее решение по вопросу партийности. Надо признать, что амбициозное руководство Днепропетровского управления КГБ Украины создавало большую головную боль в этом вопросе, нежели в некоторых западных областях. Юрий Семушев изъял из партийного учета в райкомах партии документы сотрудников и вручил каждому лично. Мои партийный (и комсомольский) билеты при мне. Я вступил в ряды КПСС уже в КГБ, где офицерский состав полностью состоял из коммунистов.