— Смотрите-ка, прямо будто д’Артаньян точно в срок доставил подвески королевы.
Я остолбенела от изумления. Вот откуда моя память делала мне знаки, вот почему сегодня под вечер на каждом шагу возникали передо мной знакомые расселины.
Обычно всякое напоминание о моем нелепом детском союзе с вымышленным персонажем вселяет в меня тревогу. Замечание Антуанетты, наоборот, дает мне ощущение полноты, какой-то завершенности, и я совершенно счастлива, что вновь встретилась с прежним сюжетом: слабая женщина, подвергавшаяся издевательствам и преследованию, в конце концов спасена благодаря всеобщему участию и кропотливой работе случая.
Вопреки своему обыкновению в четверть седьмого я все еще не ушла с работы. Надо было послушать, как Натали прокомментирует свой диалог с мсье Мартино, мы ведь слышали только ее реплики, по правде сказать, довольно блистательные и к тому же вполне содержательные, дающие верное представление о разговоре в целом. Она с удивительным мастерством сыграла перед нами роль своего начальника. Это был завораживающий спектакль, даже Донно и Маркби остались не задумываясь, а мадам Гардедье-Жозафат, уже натянувшая свой кардиган и объявившая, что ее ждет семья, снова уселась, не в силах отказаться от представления.
Я даже не беспокоилась, что упущу свой автобус. Было нечто завораживающее в том, что роль ненавистного персонажа играло существо обычно безликое, преображенное именно этой ненавистью. У Мари даже расширились зрачки, так напряженно она внимала спектаклю. Каатье, прибывшая с подвесками — то есть с Натали, — и ничего не знавшая о предыстории событий, сидела с открытым ртом, а мадам Клед, казалось, была сражена страхом.
После представления мы вышли все вместе. На улице был затор, машины застыли в неподвижности. Мои приятельницы перешли со мной улицу, провожая меня до остановки. Опаздывающий из-за пробки автобус еще не подошел, и я была приятно изумлена, увидев знакомые лица. Гюстина стояла в окружении своей свиты. Чуть поодаль человек в плаще постукивал ногой по тротуару, оскорбленный тем, что его заставляют ждать.
Каатье Балластуан, искавшая собеседника, чтобы, рассказать о своей поездке в Шартр, оставалась со мной вплоть до отправления автобуса; остальные ушли, по-прежнему все вместе, готовые провожать друг друга, пока хватит сил.
— Кажется, — сказала мне Каатье, — я наконец достигла такого равновесия, о котором уже не мечтала. Душевного покоя, как говорят. Скорее, как говорили…
Она улыбнулась мне и открыла зонтик, защищая меня от нескольких капель дождя. Каатье никогда не выходит из дому без плаща и шляпы рыбака в кармане, из-за которой высокий ее силуэт вполне может сойти за мужской. Зонтик предназначается для друзей. В своем одеянии она производит впечатление необычайной силы, и кажется странным, что хрупкий Оливье Балластуан не захотел и дальше блаженствовать в тени этого приветливого древа.