Он явно не мог определиться, как теперь вести себя со мной рядом. Временами все казалось нормальным. Он вел почти непрерывный монолог, пока мы гуляли, рассказывая о каких-то своих знакомых, о последних поездках в Нью-Йорк, о моделях одежды в витринах магазинов – в общем, обо всем, что приходило в голову. При желании он мог быть невероятно остроумным и умел меня рассмешить. Медленно, но верно его бдительность ослабевала. Сам того не замечая, он все больше флиртовал со мной, все чаще ко мне притрагивался. Не будь мы на людной улице, я бы мог, наверное, даже поцеловать его и не получить отпор. Но потом, спохватившись, он в мгновение ока вновь окружал себя стенами и отдалялся. Говорить он не прекращал, но не позволял себе ни зрительного, ни физического контакта. Больше всего меня сбивало с толку то, что его самого дистанция между нами вгоняла в грусть. Я никак не мог понять, зачем вообще он продолжал ее устанавливать.
После обеда мы набрели на очередную галерею – частную фотовыставку, в основном состоящую из огромных, размером в половину стены, пейзажных принтов. Если прочие галереи мы осматривали относительно быстро, то в этой Коул почему-то решил задержаться.
Галерея представляла собой одно просторное помещение, перегороженное белыми стенами, которые создавали подобие лабиринта. Стояла мертвая тишина, отчего я невольно ощутил необходимость понизить голос до шепота. Чтобы Коул меня слышал, я встал вплотную к его спине, и он, поскольку в этот момент был в расслабленном настроении, не воспротивился.
– Хочешь купить что-нибудь? – спросил его я.
Он покачал головой.
– Нет. Но они все красивые, правда? Мне нравится вон та, подводная. Очень безмятежная, не находишь?
Я сразу понял, которую фотографию он имеет в виду. Она была снята на мелководье, в кристально-прозрачной воде. Нижнюю часть снимка занимал песок и морские звезды, а вверху мерцала бликами поверхность воды.
– Безмятежная? Я бы так не сказал.
– О? – Он поднял на меня смешливый взгляд. – А как бы ты сказал?
– Клаустрофобная. Глядя на нее, так и тянет задержать дыхание. – В ответ он рассмеялся. Его мягкий смех казался громким в тишине галереи, что, в отличие от меня, его самого ни капельки не смущало. – Мне больше нравятся вон те, со снегом. Особенно фото с осиной.
Он содрогнулся.
– Если что-то и покупать, то для спальни в Хэмптонсе. А я не могу повесить у себя в спальне снег. Мне будет холодно.
– Это самое нелепое, что я когда-либо слышал, – сказал я со смехом и невольно представил его в спальне, где никогда не бывал. Он тоже мне улыбнулся – возникло ощущение, что он догадался, куда забрели мои мысли – и прислонился к моей груди. Так близко, что я смог уловить запах его волос. Я положил ладонь ему на талию и мазнул по его уху губами. – Будет очень предсказуемо, если я предложу согреть тебя?