— У меня есть… одна девчушка, лет двенадцати, так вот она мне сказала, очень долго думала и сказала, что это Вивальди проснулся и мстит скверным исполнителям за то, что коверкают его музыку.
Сагдулаев удовлетворенно кивнул:
— Вот это я понимаю — версия.
По дороге домой я зашел проверить — не объявился ли Ипполит Игнатьевич. Не объявился.
Вечером позвонила Василиса.
Интересная в разных смыслах, тридцатипятилетняя, примерно, женщина, очень образованная. Конечно, со своей какой-то предысторией, слава богу, оставшейся мне практически неизвестной. Мы познакомились с нею во время одной странной поездки года три назад. Нет, уже четыре. Я тогда в очередной раз как-то повис в безвоздушном пространстве. Ни работы, ни женщины, ни определенных планов на будущее, мама уже умерла к тому времени.
Дело было в Арзамасе.
Я тогда решил вернуться к серьезным делам, раз рухнули проекты трудового обогащения — я имею в виду издательство наше несчастное, «Серебряные веки». Собирались сорить Северяниным и Кузминым на книжных развалах, а кончилось все буклетами, меню да пригласительными билетами на дрянные перформансы.
Нет, сказал я себе в очередной раз, все же было у меня за спиной и кое-какое краеведение, и культурологические порывы, отчего же не одуматься!
Стал обзванивать знакомых — нет ли какого-нибудь приличного, но денежного дела, например, написать очерк о прииске или колбасном заводе; если какой-нибудь солидный монастырь нуждается в продвижении на московские печатные арены, — я готов. Иные из знакомых обрабатывали мемуары состоятельных егерей или пивоваров, — тоже работа. Сейчас все кинулись отращивать себе прошлое. Мне помогли в журнале «Снасть». В сфере его интересов были в основном рыбалка и охота. Редактор некоторое время ковырялся карандашом в ухе, я даже отвернулся, мне не хотелось думать, что он оттуда добывает для меня идею. Он предложил мне съездить в Арзамас. Одна новенькая фирма из тех краев задумала выйти на столичный рынок с идеей «настоящего рождественского гуся». Я должен написать очерк — «Гусиные сапоги». Дело в том, что, по легенде, в старину из арзамасских краев гусей гнали стадами до Питера, и им это было не в тягость, потому что от густой местной грязи у них на лапах образовывалась керамическая обувь. Заведомая чепуха, но деньги предлагались хорошие. Я поехал. И уже там на месте как-то пересекся с делегацией московских историков, прибывших на Никоновские чтения. Выпили вечером в буфете гостиницы, сошлись. Оказались отличные ребята. А утром я на правах нового друга потащился на заседание в местный пединститут. Там такие были борения! Оказалось, что до сих пор с Расколом все так неясно. И Никона некоторые считают выдающимся государственником, а другие — исчадием ада. Причем чувствовалось, что местные, арзамасские, несмотря на хозяйскую обязанность угождать гостям, стояли против москвичей каким-то невидимым фронтом. И москвичи, чувствуя сопротивление, немного мямлили, жались, одна только девушка Василиса рубила с плеча, выступала от чистого научного сердца.