Когда все предметы одежды, указанные в списке, а также пластинки и косметика были собраны, в чемодане не осталось места для книг. Вероника решила сложить их в отдельный целлофановый пакет. Застегнув чемодан, она оттащила его в холл и поставила возле входной двери. Затем вернулась в мамину комнату. Любимые книги матери стояли на длинной застекленной полке над роялем.
Вероника почти сразу нашла все нужные книги, кроме одной — «Красивые и проклятые» Фитцджеральда. По всей видимости, книга стояла во втором ряду. Чтобы добраться до него, она стала выкладывать книги первого ряда прямо на ковер. Вместе с книгами на пол упала толстая потрепанная тетрадь. Ее розовая матерчатая обложка выцвела от времени и обрела сероватый оттенок. Это был, вероятно, дневник. Мать, по всей видимости, вела его в давние времена и сохранила, как говорится, для истории.
Вероника не собиралась читать дневник матери — читать чужие записи, тем более дневники, не входило в ее привычки. Она бы не стала даже открывать тетрадь, если бы та сама не открылась в ее руках, когда она подняла ее с пола, намереваясь положить на место.
Тетрадь открылась на первой странице. Пожелтевший от времени лист был исписан сверху донизу одним и тем же словом. Точнее, не словом, а именем: Габриэле. Габриэле, Габриэле — Габриэле до бесконечности…
Повествование начиналось со второй страницы. Оно велось на итальянском языке.
«Я хочу рассказать тебе о нашей любви, — писала мать. — Я расскажу тебе о нас с тобой, Габриэле. Теперь я могу обращаться к тебе на твоем родном языке. Ты бы, наверное, удивился, если б узнал, что я выучила итальянский единственно с этой целью… Впрочем, нет, ты бы не удивился. Ты ведь знаешь, что весь мой мир — это ты. И сейчас, когда я обращаюсь к тебе, ты чувствуешь мою любовь. Ты просто не можешь не чувствовать ее. Я проникну с моей любовью в каждый уголок твоей души, в каждую клетку твоего тела — слышишь? Я буду с тобой каждую минуту твоей жизни, каждое мгновение этой вечности, которую ты мне подарил…»
После работы Эмори заехал домой за вещами жены. Чемодан, собранный Вероникой, стоял возле входной двери. Он окликнул дочь — и, не получив ответа, решил, что она куда-то вышла. Подхватив чемодан, он поспешил в больницу. Был уже восьмой час вечера, а самолет на Сан-Франциско вылетал в девять с минутами, времени было в обрез.
Он вернулся из аэропорта около десяти. Вероники дома не было — впрочем, он уже догадался об этом: ставя свою машину в гараж, он заметил, что ее «корвэ» там нет. Значит, отправилась кататься по городу и раньше одиннадцати ее можно не ждать.