Едва он повесил трубку, телефон зазвонил.
— Что-нибудь узнали? — спросил Габриэле.
Эмори пересказал ему свой разговор с полицейским и пообещал, что будет держать его в курсе событий.
— Если ее не найдут в течение ближайших нескольких часов, я прилечу в Нью-Йорк и возьму это дело в свои руки, — сказал Габриэле в заключение их разговора. — Полиция далеко не всегда действует достаточно оперативно.
До самого утра Эмори не терял надежды, что Вероника явится домой. Что он услышит, как она открывает дверь своими ключами и, разувшись, идет на цыпочках через холл, боясь потревожить его сон, — так она делала всегда, возвращаясь из дискотеки или с какой-нибудь допоздна затянувшейся вечеринки… Но Вероника обязательно бы позвонила, случись ей задержаться где-нибудь, чтобы дома не волновались.
На рассвете Эмори, вконец измученный тщетным ожиданием, задремал. Около восьми утра его поднял с постели звонок в дверь. «Наконец-то», — обрадовался он и бросился открывать, думая, что это Вероника…
У него упало сердце, когда вместо дочери он увидел на пороге молодого человека в форме почтальона.
— Вам телеграмма, — молодой человек протянул ему маленький голубой листок.
Дрожащими руками Эмори взял телеграмму. Он боялся развернуть ее, хотя понимал: если бы с Вероникой что-нибудь случилось, об этом ему сообщила бы полиция, а не служащие почтового ведомства.
Поначалу он не поверил собственным глазам, когда прочел: «Я в порядке. Не волнуйся. Не ищи меня. Вероника».
Он все еще в растерянности стоял посреди холла, когда зазвонил телефон.
— Вы получали от нее телеграмму? — спросил Габриэле.
— Да, — ответил Эмори, опускаясь в кресло — ноги стали ватными.
— Зачитайте мне ее.
Эмори механически выполнил просьбу. Габриэле молчал очень долго, а когда заговорил, его голос сорвался, и он закашлялся.
— Я получил от нее в точности такую телеграмму, — наконец сказал он. — Я никогда не смогу понять… — Что-то опять случилось с его голосом, и он разъединил связь.
Она так нажимала на газ, выжимая из машины возможную и невозможную скорость, что у нее онемела нога. Свет фар встречных автомобилей расширялся треугольниками на асфальте перед ней и, едва успев охватить ее своим лучом, исчезал позади нее, следуя тому же безостановочному, неистовому ритму движения, что и она. Неоновые вспышки мелькали вокруг нее, сливаясь в две сплошные мерцающие полосы по обеим сторонам дороги, ало-голубые, как пламя… Габриэле, Габриэле, Габриэле — зажигалось и гасло перед глазами его имя, написанное рукой матери. Я хочу раствориться в тебе — растворяться в тебе до бесконечности… В тебе, в тебе, в тебе…