У неё был день рожденья, немного выпили в каморке. Поднявшись upstairs сменить пост, я увидел разгорячённую спиртным birthday girl, восседающую на стуле боком, нога на ногу, предающуюся таким образом оживлённейшему bla-bla с предводителем русско-турецкого хора. Приблизившись, я откашлялся… И потом ещё… Но тут я понял, что игнорируется не только моё паже-лакейское появленье, но и охрана лестницы. Я ринулся на её защиту. Минут двадцать заслонял амбразуру под несмолкающую двухвокальную (М. и Ж.) канонаду смешков и шуток. Когда меня заметили, мне заметили, что я непростительно опоздал. Не выдержав нападок, я завершил пикировку фразой: «Ты, может, подслеповата?» Что называется, обидел женщину. Оля, прости.
Со спиртным, конечно, особая история. Кто вообще хоть что-то мог пригубить, вы уже поняли. Я же, естественно, в один из первых дней, когда мне Наташа поднесла в стакане изрядную порцию недопитого кем-то дешёвого коньяка, только хыкнул, чокнулся с ней, а потом зажустрил колечком огурца. (Кстати, один час стакан коньяка неплохо скрашивает, четверть часа даже греет, но потом сразу микропохмелье.)
Оказалось, однако, что все эти исконно-посконные представленья, «нормальный мужик» и проч., давно устарели.
Гяур как-то что-то повествовал и выпалил такую откровенность:
– …от стресса даже бутылку пива купил и выпил.
– Да ты что: нельзя так! – выпалила Раиса Евстахиевна.
Я думал, шутят. Но все как-то принялись хоть и вяло, но долго и серьёзно обсуждать «тему» – даже ко мне апеллировали!
Под конец юнец признался, что у них во дворе некоторые ребята и по две, и по три бутылки за раз могут уписать!..
– Не может быть! – паясничал я, – у нас во дворе никто не пьёт вообще!
И вот на очередном д. р. я, оказавшись наедине с полуразъеденным столом и Кяфировым, без приглашения (его как-то и не было с утра, хотя для всех было) сразу хватаю стаканчик и наливаю непопулярное вино – конечно ж, популярно-моветонное белое полусладкое, зато за 400 р., а нам бесплатно.
Бедный Гяур смотрит на меня так, как будто я цикуту распиваю или в стакан с водой дихлофосом прыскаю, а наготове держу кусок булки, намазанный гуталином!
Почувствовав прилив сил, я не сдержался от «комплимента»:
– Ты что лыбишься?! – спросил я (впрочем, без нажима и дерзости).
– Да так… А если я…
Ага, испужался – тоже мне, волк тряпошный!
– А я скажу, что это Гяур выжрал.
Угроза, как ни странно, подействовала. В два перерыва я осушил всю бутылку, всех облегчив. Зато торт с розочками – чуть не в драку слямзили.
Лену тоже особо не приглашали и особо с ней не общались. Да и она держалась особняком, грустно, с вечным насморком, будто нарочным. «Лишний вес» – всему есть названия. Просила святого она, я думаю, о своём дедушке – пару раз я слышал, как она тихо говорила о нём (наверно, той же Люде), о его проблемах со здоровьем. Я тогда вспоминал о бабушке и думал, что это, наверное, действительно одна из самых трогательных и чистых привязанностей в человечьем мире: внук и бабка, дед и внучка… Недавно я узнал (мне передали слова бабушки – я их и раньше слышал, но не придал значения тогда!), что церковь у нас в Сосновке была Покровской, что после её разорения у нас в сенях использовались балки оттуда… Я обычно успевал попросить лишь пережить этот день – в смысле здоровья – психического и физического.