Болтают, что выжил Меркуцио,
Болтают, что скоро вернется.
Небритый, угрюмый, безжалостный,
Похожий на ангела мщения,
И вот – за вчерашние шалости
Не будет, не будет прощения.
Играйте валютными курсами
Меняйтесь постелью и гендером —
Однажды вернется Меркуцио
Чумою, убийцей, трагедией,
Возьмет Капулетти за горло он,
Кадык у Монтекки потрогает…
…да, выжил. Да, хмур. Нет, не в городе.
Верону – десятой дорогою.
А Кормилица плачет, хоть бей ты ее,
Хоть сули дуре всякие милости.
Ну кому оно нужно-то, горе твое,
Безутешное горе Кормилицы?
Вот, взгляни, Капулетти гуляют в саду,
А за ними Монтекки, у всех на виду,
И малышка твоя ведь в раю, не в аду,
И в раю ее парень… Вот дура из дур!
От таких мы в убытке и в минусе!
Глянь, летит голубок, и голубка при нем,
И Бенволио крутит с подружкою,
А Кормилица плачет… Гори ж ты огнем!
Придушить ее, что ли, подушкою?
Господь – начало всех начал,
И хлеб мой, и вода.
Да, это я их обвенчал,
И проклят навсегда.
Да, это я двоих детей
Супругами назвал,
И Тот, который на кресте,
Их в лоб поцеловал.
Ты пламя, Божий поцелуй,
Ты радость и беда,
И спой хоть тыщу аллилуй,
Я проклят навсегда.
Я проклят вовсе не за то,
Что освятил их брак,
Я проклят десять раз и сто,
За немощность добра,
За тихий шепот по ночам,
За горький вкус стыда…
Господь – начало всех начал,
И хлеб мой, и вода.
На наше высочество, то есть меня,
Плюют они с башни Пизанской[1],
Который уж год все грызня да резня
У этих сиятельных задниц,
И брань, и проклятья, и шпаги звенят…
Ну дайте хоть кто-нибудь занавес!
И наше высочество день ото дня
Проводит беседы с мерзавцами,
Уже надо мною смеется родня
От Санкт-Петербурга до Зальцбурга,
Овацией бедных детей хороня…
Ну дайте хоть кто-нибудь занавес!
О, наше высочество можно понять,
Труслив я, как белка, как заяц,
А мне бы рапиру, а мне бы коня,
Чтоб рыцарь, а не куртизанец,
И с роком сражаться, и судьбы менять…
Ну дайте хоть кто-нибудь занавес!
5. Исповедь синьоры Капулетти
Поделом Господь судил, по делам,
Приговор Его в душе сохраню,
Я в четырнадцать ее родила
И в четырнадцать ее хороню.
Я – старуха, жизнь пошла под откос,
Вот детей уже снесли на погост,
Помирились, обнялись у могил,
И пора самой… Господь, помоги!
Скоро холмик порастет трын-травой,
Скоро выветрится горе в печаль,
Этот мальчик – он лежал, как живой…
Боже правый, как мне стыдно сейчас!
Боже правый, не в мои же года,
Боже правый, нет на дуру суда,
Боже правый, это кара моя –
Мертвой дочери завидую я!
Воля вольному,
Мир довольному,
Всё – его.
Мне, Бенволио,
Не дозволено
Ничего.
Пиво пенное,