Перед Иоанном Васильевичем стоял Андрэ дю Бук. Царь, и так недовольный поражением опричнины в «разгуле», нахмурил брови и грозно спросил:
— Кто тебе обиду нанес?
— Он! — Указующий перст дю Бука выбрал из толпы Фернана Пинто.
— Гишпанец?! — Во взгляде царя явственно проступило недоверие. — Когда и как он это сделал?
— Этот человек ударил лежачего! — запальчиво воскликнул Андрэ дю Бук. — У меня есть свидетели!
— Погоди… — Царь пальцем поманил фидалго. — Подойди сюда, Федор Даниилович. Правду ли говорит сей юноша?
Пинто обмер. Фидалго вдруг сообразил, что дю Бук прав. Ведь последний удар — добивание, как и полагалось по всем канонам китайских боевых искусств, — он нанес юноше, когда тот стоял на коленях. А согласно русским правилам кулачного боя этого делать нельзя. Но Фернан Пинто сделал это механически, совершенно бездумно.
— Правду, Ваше Величество, — не стал отпираться фидалго.
И объяснил, почему так получилось.
— Разные народы, разные обычаи… — Царь немного успокоился; видимо, ему понравился честный ответ испанца. — Что ж, коли так случилось, все равно нужно соблюдать правила «разгула». Не нами они созданы, не нам их и отменять. Но Федор Даниилович в посольском чине, он иноземец, а значит, наших правил он мог и не знать. Но в чужой монастырь со своим уставом не суйся. Поэтому я думаю, — он обратил свой взор на Андрэ дю Бука, — что можно назначить Федору Данииловичу виру[68].
— Я не согласен! — ответил обрусевший француз.
— Уж не хочешь ли ты, чтобы я казнил этого достойного человека?! Уж не хочешь ли ты рассорить меня с моим братом, королем Гишпании?! — Великий князь почернел от гнева.
Но Андрэ дю Бук не испугался. С поразительным бесстрашием глядя прямо в глаза царя, он ответил:
— Мне моя честь дороже жизни! Поэтому я прошу вашего высочайшего соизволения, государь, устроить согласно закону битву на «поле»[69]. Я хочу драться не на живот, а насмерть!
Тишина стала еще более мертвой. Царь тоже не размыкал уст. Видимо, он усиленно думал, как быть дальше. Не согласиться с юношей — значит внести разлад в свою новую надежу и опору — опричное войско, чего великому князю очень не хотелось бы. А рискнуть жизнью посла — Иоанн Васильевич конечно же понимал, что Андрей Дубок, сызмала привыкший обращаться с оружием, не оставит немолодому гишпанцу никаких шансов — значило навлечь на себя гнев всех государей Европы. Гнев не столько праведный, сколько наигранный — что им до какого-то безвестного гишпанца; но от этого Москве все равно легче не станет.
— Федор Даниилович, тебя не принуждали силой принять участие в забаве? — наконец с надеждой спросил царь.