К его удивлению, все быстро уладилось, и без скандала. Эдвард с готовностью взял на себя щедрое содержание жены при условии, что сам он поселится в этом доме — он пустовал еще с тех пор, как в нем жил дедушкин компаньон,— и его, Эдварда, никто не будет тревожить. Только глупо было не догадаться, что пригороды разрастутся и подступит шоссе… Но это не самое главное, скорее он сожалел о том, что за всю свою жизнь не встретил человека, который разделил бы его стремления, да к тому же — ну разве что он ошибался — никто из его знакомых не принимал их всерьез. Впрочем, его сожаления не относились к сверстникам, потому что те из них, кто еще не ушел в мир иной, разумеется, уже готовились в дорогу и, он надеялся, не сидели сложа руки; и пусть это не его дело, каким путем приближались они к последней черте: пьянствовали, развратничали, молились или как-то еще,— у всех у них, несомненно, были свои цели, а возможно, и своя мудрость. И вот по счастливой случайности является этот странный парень — является, чтобы раскрыть его собственную мудрость.
— Знаете толк в поэзии, поздравляю,— произнес Эдвард, не открывая глаз.
— Поэзия у меня в крови, а вы и не подозревали, мистер Корри? Вы, наверное, не помните — я в дождливую погоду приносил вам почту. И если никого не было дома, заходил в комнату и брал у вас почитать какую-нибудь книжку — думал, вы не будете против, мистер Корри.
Эдвард от удивления открыл глаза и улыбнулся.
— Это вы, мистер Корри, заложили во мне основы. А потом я поступил в университет, только не доучился. Там все учатся для диплома. Проучатся всего ничего и уже торчат повсюду. А встретишь такого в автобусе — так он тебя в упор не видит. Вкалывают по сорок часов в неделю, а получают гроши; нет, я в эти игры не играю.
— Что вы делали в моей кровати? — произнес вдруг Эдвард, хотя всей душой чувствовал, что хотел сказать совсем другое.
Парень произнес что-то невнятное, но Эдварду показалось, он услышал «было жарко» или «пахнет жареным» — он так и не понял. Эдвард посмотрел в окно: может, такие парни плодятся под черепичной крышей. А вдруг его бабушка все выдумала?
— Вполне возможно,— сказал Эдвард.
И тут парень поднялся и сунул «Собрание сочинений» Мэтью Арнольда обратно в задний карман, а потом без тени смущения подошел к буфету и взял ломти хлеба с маслом.
— Полагаю, у вас есть какое-нибудь занятие? — спросил Эдвард, отказываясь от предложенного ему хлеба.
Парень — с набитым ртом он не мог ничего ответить — решительно замотал головой; впервые на лице его отразилось явное неудовольствие.