выдвижения. Он надеялся окончательно убедить отца к тому времени, когда тот попадет в Белый дом.
— Я сознавал, что он прислушивается к Джону. Мне казалось, они все время ссорятся.
— Ну, ты был слишком мал, Пат. Ты не понимал. Джон был единственным, кто мог поспорить с отцом и настоять на своем. — И добавил с улыбкой. — Мне очень недостает Джона. — Он выглядел совершенно искренним.
— Нам всем его недостает. — Теперь голос Сесилии дрожал. — Отец хотел, чтоб он тоже оставил свою метку. И видите, что получилось.
— Это был несчастный случай, Сеси. И хватит об этом. — В голосе Роберта послышалась тревога, словно он сожалел, что позволил развиться разговору о Джоне. — Мы говорили о музее.
— К черту музей! Это еще одна из грандиозных отцовских глупостей, памятник себе, в котором он не нуждался. Он не мог позволить, чтоб все шло своим порядком. Если бы он не настоял, чтобы Джон вернулся в Гарвард…
— Сеси, пожалуйста! Не сейчас.
— Не сейчас? Почему не сейчас? — Сесилия глянула на Алексу. — Потому что она здесь? Вот как? Это, конечно, последний удар. Мы должны сидеть за столом в нашем собственном доме с какой-то девкой, которую — из того, что мы знаем, — отец вполне мог подобрать на улице.
Алекса была слишком потрясена, чтобы отреагировать, но по крайней мере четыре голоса возопили: «Сесилия!», с различной степенью ужаса, в то время как Эммет прикрыл глаза, словно был в молитве. Голос миссис Баннермэн имел наибольший вес — не достаточный, однако, чтобы помешать Сесилии отшвырнуть салфетку и броситься вон из комнаты, хлопнув за собой дверью. На пути она едва не столкнулась с дворецким, вплывшим в столовую с очередным серебряным подносом. Алекса отчаянно надеялась, что не увидит там голову какого-нибудь животного. Молочный поросенок или телячья голова, подумала она — это больше, чем она может вынести, и даже хуже, чем оскорбление Сесилии.
— Я пойду, поговорю с ней, — сказал Букер, поднимаясь из-за стола.
Миссис Баннермэн окинула его ледяным взглядом.
— Ничего подобного вы не сделаете, мистер Букер. Здесь не кафетерий, или как это у вас называется. — Краем глаза она заметила, что Эммет также встает. — И ты тоже, Эммет, — бросила она.
— Но нервы Сесилии… — пробормотал Эммет.
— Чепуха. Сядь. Это своим манерам она должна уделять больше внимания, а не нервам. Она всегда была капризным ребенком, и теперь, уже став взрослой, все равно ведет себя как дитя. Позже я поговорю с ней сама. Вы мало едите, — сказала она, внезапно переключив свое внимание на Алексу. — Надеюсь, вы не из тех глупых молодых женщин, что вечно сидят на диете? — Ее тон был, как обычно, ледяным, словно Алекса оскорбила повара.