В прошлом году все было по-другому. Прошлый год был годом приключений. Годом веселья. Годом друзей.
Но я также постепенно начал сознавать, по прошествии полугода, что все мои рассказы — о событиях
прошлого года. И воспоминания тоже. Я путешествовал по великолепию прошлого, упиваясь блаженством
лучших времен. Нет, пожалуй, это не совсем верно. Точнее, совсем неверно. Я блаженствовал, не выходя из
дома.
Несколько месяцев я томился под гнетом впечатления, будто все в моей жизни замечательно. Я холост, мне
двадцать пять лет, живу в одном из самых волнующих городов мира. А оказалось, я, холостяк, сижу в трусах в
своей квартире.
Кризис двадцатипятилетнего возраста — весьма странное чувство. Однажды я его уже испытал, но тогда
жизнь моя не имела определенной направленности. В те же дни я знал, куда двигаюсь. Точно знал. По
наклонной, вниз.
В своем воображении я представлял себя молодым лондонцем, пробивным горожанином. В своем
воображении я все время куда-то бежал, действовал, всегда был в гуще событий. Мне казалось, я сошел прямо с
рекламного плаката. Возможно, я даже думал, что у меня есть мопед.
Как же глубоко я заблуждался. Особенно относительно мопеда.
И именно это я наконец-то пойму, когда приду домой после разговора с тем человеком в автобусе.
Разговорились мы случайно.
До того момента это был обычный будний день. Я работал в Уэст-Энде. После работы, как всегда, помчался в
метро, надеясь добраться домой до часа пик. Очень уж не хотелось трястись в переполненном вагоне, утыкаясь
лицом в чью-нибудь грудь, и резаться о бумагу каждый раз, когда кто-то стоящий рядом переворачивал
книжную страницу.
Мы — я и этот человек — стояли на платформе Центральной линии2, ожидая поезда, который должен был
доставить нас из Холборна в Ист-Энд. Вдруг динамик захрипел, и трескучий голос сообщил, что объявлена
тревога. Нас попросили покинуть метро. Наше путешествие домой затягивалось на час. Нам предлагалось
выйти на улицу, втиснуться в автобусы, которые бы очень медленно поползли по запруженным дорогам под
проливным дождем, везя нас домой.
Мы с тем мужчиной, вскинув брови, переглянулись и улыбнулись, будто говоря: «Да-а, к чему катится мир»,
но друг другу не сказали ни слова. Просто стали подниматься к выходу, как добропорядочные,
законопослушные британцы, каковыми мы и были на самом деле.
— И погодка в самый раз! — заметил мой попутчик, когда мы вышли на улицу и под косым дождем
затрусили к автобусу. Я рассмеялся — пожалуй, слишком громко. Мы показали свои проездные водителю и
влезли в автобус, набитый возмущенными пассажирами.