— Почему вы решили, что я англичанин?
— Никак не думал, не мог предполагать, что у русских могут быть такие разведчики, — мрачно буркнул Геттель.
На следующий день майор Мартин Геттель не явился в рейхскомиссариат. Не вышел он на работу и в последующие дни. Курьер, посланный к нему на дом, нашел пустую квартиру, в которой, судя по тонкому слою пыли на мебели, несколько дней уже никто не жил…
Кроме квартиры Лидии Лисовской, Зиберт и фон Ортель часто встречались в одном из самых популярных злачных мест города — офицерском казино на главной улице, именуемой тогда Дойчештрассе. Фон Ортель был неравнодушен к рулетке и картам, Зиберт же посещал это заведение потому, что там всегда толпилось много офицеров всех родов войск, от которых он узнавал немало ценных сведений.
— Знаете, Зиберт, — задумчиво сказал при очередной встрече фон Ортель, — вы мне чем-то глубоко симпатичны. О, не пытайтесь отшучиваться. Уверяю вас, что в этом подлунном мире отыщется не больше десятка людей, которым я симпатизирую.
Голос эсэсовца звучал проникновенно и искренне.
— Почему? — осведомился Кузнецов.
— А можете вы назвать мне хоть пяток наших общих приятелей, которых вам хотелось бы считать своими друзьями?
Кузнецов совершенно искренне ответил «нет».
Фон Ортель удовлетворенно засмеялся:
— Вот видите! Но бог с ними. Поговорим о вас. Скажите откровенно, вы, получивший от русских уже две пули, а от фюрера два креста, неужели вы еще рветесь на фронт?
Зиберт резко откинулся в кресле. Голос его стал сухим и строгим:
— Я солдат, господин штурмбаннфюрер. И мой долг — сражаться без раздумий за фюрера, немецкий народ и великую Германию!
Ортель укоризненно развел руками:
— Великолепно! Но, Пауль, зачем же так официально? Я ведь не ваш командир полка. И потом — почему вы думаете, что борьба с нашими врагами ведется только на фронте?
— Ну конечно, здесь в Ровно полно борцов с девчонками-комсомолками и инвалидами, за которыми мерещатся большевистские диверсанты! — В эту минуту Зиберт презирал собеседника.
Теперь нахмурился фон Ортель.
— Не говорите так легкомысленно, Зиберт. Партизаны — это очень серьезно, к нашему величайшему сожалению. И я не завидую тем, кому приходится ими заниматься. Но речь не о том. Я не считал бы себя вашим другом, если бы предложил вам заняться подобным делом.
Ортель умолк, задумавшись. Казалось, он что-то взвешивал.
Николай Иванович не прерывал молчания собеседника, понимая, что сейчас-то разговор и подойдет к самому главному, к тому, из-за чего, в сущности, и поддерживал он дружбу с этим опасным человеком.