Кевин Гарсия подписывался SO4. Собственно говоря, тэг его был длиннее — SO4H2, — но паренек, как мне рассказали, был боязлив, чтобы не сказать труслив до крайности. И когда писал на стенах и рольставнях, постоянно вертел головой в томящем ожидании, что на него вот-вот набросятся полицейские или охранники. И обычно удирал, не завершив граффити, отчего приятели и посоветовали ему cделать тэг покороче. Я отправилась к нему, сделав предварительно несколько телефонных звонков и сориентировавшись. Перед тем как приняться за поручение Маурисио Боске, надо было проверить старые связи и освежить их новыми запросами. И прежде всего — понять, во что же я собираюсь ввязаться. Определить свои возможности, постараться оценить вероятные последствия.
— Как к тебе обращаться? Кевин или SO4?
— Лучше по тэгу.
Я нашла его там, где, как мне сказали, его и следовало искать, — на площадке возле дома в Вильяверде-Бахо. Там, среди цементных скамеек, исписанных граффити, шести разбитых фонарей и навеки пересохшего фонтана местные юнцы воздвигли довольно-таки сложную скейт-площадку. Поблизости имелись спортзал с боксерским рингом, два бара и магазинчик, где продавали маркеры и аэрозоли для райтеров, — единственное место в этой части города, где можно купить баллоны «Белтон» или «Монтана» с десятисантиметровым клювиком-распылителем.
— Когда это произошло, меня там не было. Дани хотел все сделать сам.
SO4 был белобрысый, щуплый, малорослый паренек лет девятнадцати. Он казался еще тщедушней в своей экипировке, как нельзя лучше приспособленной для бега, — выпачканные краской кроссовки «Air Max», джинсы в облип, просторная флисовая куртка с длинными, до костяшек, рукавами, с широким воротом и капюшоном. На площадке тут и там виднелись стайки юнцов, одетых примерно так же: одни болтали, другие перепрыгивали на скейтах через исписанные словами и рисунками скамейки. Крутые ребята, они не ждали от жизни ничего хорошего и переговаривались на собственной частоте. Головная боль старого мира, передовой отряд Европы, полукровной, корявой, иной, прущей напролом.
— Что сделать? — спросила я.
— А то ты не знаешь? — Гримаса, будто рассекшая на миг губы, обозначила краткую сухую улыбку. — Написать кое-что на стене этого сволочного банка.
— Это не банк.
— Ну фонд. Какая разница?
Любопытная была у SO4 манера общения — смесь пугливого высокомерия с настороженностью райтера, привыкшего мгновенно срываться с места и удирать, перемахивая через стены и ограды. Я знала, что он дружил с Даниэлем Бискарруэсом, хотя от зачуханного Вильяверде-Бахо до фешенебельной Моралехи — как от Земли до Луны. Мне по телефону рассказал это старший инспектор Пачон, занимающийся в судебной полиции деятелями стрит-арта. По его словам, парни познакомились в участке станции Аточа, где скоротали ночку за то, что попытались — каждый по отдельности — расписать несколько вагонов, стоявших в тупике на Синко-Виас. Оказалось, что они сверстники — обоим по пятнадцать лет. После этого стали встречаться по вторникам вечерком в метро, слушать музыку, а потом до рассвета размалевывать стены — работали всегда в паре, хотя время от времени для масштабных задач объединялись с другими райтерами. Так продолжалось года два, до того самого утра, когда случилось несчастье.