Во второй половине дня воды Параны кажутся грязными, несут лихорадку и тину, а корабли, стоящие на якорях посреди реки носом к течению, зажигают огни. Отсюда из-за столика перед старым баром «Сандерленд» мне видно, как с берега и заброшенных причалов медленно поднимаются по склону утомленные призраки мертвых моряков, которые никогда не покинут это место. Проржавевшие корпуса их пароходов и баркасов вот уж больше века гниют в других водах или на дне реки, среди песчаных дюн, не отмеченных ни на какой карте, а у моряков нет другого занятия и другого оправдания своему существованию, нежели приходить каждый вечер в «Сандерленд», как прежде приходили, выпивать первую кружку пива, поплескивающего в слабых от малярии руках, тогда как третья или четвертая уймет наконец дрожь. Где-то слышится аккордеон, выводящий танго, и голос человека, тоже давно уже мертвого, жалуется, что мир движется, но то, что прежде было его губами, больше никого не целует. А моряки, безмолвно говорящие на языках дальних стран и украшенные экзотическими татуировками, молча пьют рядом с женщинами, которые улыбаются и ждут.
У меня сохранилась старая, еще начала века фотография этого заведения: на вывеске, намалеванной под навесом крыши, рядом со словами «бар-ресторан» значилось имя Северино Гала, испанца, открывшего первый кегельбан, закусочную и магазин в ту пору, когда добирались сюда верхом или в дилижансе по дорогам и тропам, а в такие дни, как сегодня, скажем, жители жгли большие костры. На снимке стоят его друзья — в канотье, без пиджаков, в одних жилетах поверх белых сорочек, а женщины, чьи смутные тени наблюдают сейчас за мной из полутьмы, еще живы, молоды, красивы, в юбках до щиколоток и с кувшинами пива в руках. Северино Гал любил друзей, автомобили и объятия, и на стенах заведения, у дверей, которые некогда вели в private room[24], а сейчас, открываясь в пустоту, — в никуда, пожелтевшие фотографии — скрещенные на груди руки, насмешливая улыбка — вызывают его алчущий дух.
Как водится, не обошлось в этой истории и без пожара. В 1989-м «Сандерленд» сгорел полностью, как и должно было случиться при исполнении странных обрядов, чья магическая сила заключается в верности самим себе и тому, что они означают. Но иные мечты отказываются умирать или, быть может, есть люди, которые отказываются предавать какие-то мечты. Так или иначе, в 1992 году двое аргентинцев — итальянского происхождения и испанского — купили заведение и отстроили его кирпичик за кирпичиком. И теперь усталый путник может присесть за столиком на берегу реки или внутри ресторанчика, пропитанного ароматами испанского пучеро, аргентинской пикады и итальянской пасты, заставленного витринами со старинными кувшинами и бутылками фабрики «Пухоль & Суньоль», минеральной водой «Кристаль», предназначенной для дам, или у стойки, где в былые дни сиживали опасные удальцы из квартала Рефинериас, заказать аперитив «Лусера», салат с куриными желудочками, стейк или пирог — и перемешать настоящее с воспоминаниями о друзьях, о возлюбленных, о призраках былого, пока Фито Паэс колотит по клавишам рояля, а в воздухе — истаивает дым последней сигары, выкуренной Освальдо Сориано перед смертью, и звучит теплый насмешливый голос «Негра» Фонтанарросы