Лишь через четверть часа Голубкин спохватился, что не доложил комиссару о разговоре с референтом министра. Он позвонил по телефону. Комиссар молча выслушал сообщение полковника.
— Ну что же, — после долгой паузы услышал Голубкин голос начальника управления, — бывают, оказывается, еще и такие отцы. Веди расследование дальше. Похоже, что сегодняшнее происшествие не отдельный случай, а звено из цепи. Вытягивай и эту цепь. Министром тебе больше заниматься не стоит. Он будет отвечать перед своей совестью и перед партией.
В нахлынувшей вслед затем горячке делового дня вчерашнее ночное происшествие и утренний визит министерского прихвостня потускнели, потеряли свою первоначальную остроту. В конце работы дежурный доложил Голубкину:
— Товарищ полковник! Вас там два товарища спрашивают. Из ФЗО.
— Из какого ФЗО? — оторвался от бумаг Голубкин. — Хотя ладно. Все равно. Проси.
В кабинет вошли седовласый сутулый узбек с изборожденным глубокими морщинами лицом и русский, лет двадцати пяти, в костюме офицера, но без погон.
Увидев старого узбека, Голубкин вскочил и кинулся навстречу ему.
— Дядя Рашид! — радостно воскликнул он, — Какими судьбами?! Вспомнили все-таки своего ученика!
Оба обнялись. Усадив старика на стул, Голубкин повернулся к его спутнику.
— Гаранин, — отрекомендовался тот, — заместитель директора ФЗО по культурно- воспитательной работе.
Усадив гостей, Голубкин вернулся на свое место. Лицо его так и сияло. Не часто приходилось ему в последние годы встречаться со старым Рашидом Сафаровым. А ведь когда-то этот седоусый сутулый старик был учителем Ванюшки Голубкина, передал ему свое искусство лучшего токаря завода. И до сих пор полковник Голубкин звал старого токаря почтительно — дядя Рашид и учитель. А тот, не замечая, что его бывший ученик сам уже приближается к порогу старости, называл его Ванюшкой или Ванюшей, если был в особенно хорошем расположении духа.
— Как ваше здоровье, дорогой учитель? Все ли у вас благополучно? Как здоровье вашей жены и ваших детей? — по-узбекски спросил Голубкин своего бывшего учителя.
Старый токарь сам свободно говорил по-русски. Но Голубкин знал одну слабость своего учителя — старик любил, когда русские начинали с ним разговор на его родном языке. Особенно ему нравилось, когда русский приветствовал его по всем правилам традиционной восточной вежливости. В свое время все ученики старого токаря знали эту невинную слабость старика и, что греха таить, умели пользоваться ею, когда надо было отвести гнев требовательного учителя за промах в работе.
В обычное время Рашнд Сафаров ни за что не отказался бы от удовольствия выполнить полный ритуал вежливости, полагающийся при встрече. Подробно сообщил бы о благополучии в своей семье, а затем осведомился бы о здоровье самого Голубкина, о его детях, жене, друзьях и службе. Но сейчас вместо ответа на узбекском языке он отрывисто бросил по-русски: