Наверняка там будет не хуже.
– Пибоди, мы уезжаем.
– Я только собралась съесть сандвич.
– Раз так, радуйся. Тебе представится прекрасная возможность совместить задачи. Поешь по дороге.
– Это вредно для пищеварения, – ответила Пибоди, но сунула еще не распакованный сандвич в сумку и схватила бутылочку газировки.
– В ОЭС установили место, откуда сведения переслали на видеотелефон Надин.
– Знаю. Макнаб уже сказал.
Ева проталкивалась сквозь толпу к лифту и одновременно изучала лицо своей помощницы.
– Я только что разговаривала с Фини. Он шеф Макнаба, а я – твой начальник. Так почему наши подчиненные разглашают информацию, относящуюся к моему расследованию?
– Это вышло само собой – в перерыве между чмоканьем в трубку. – Увидев сузившиеся глаза Евы, Пибоди довольно улыбнулась. – И намеками сексуального характера.
– Когда с этим делом будет покончено, я возьму себе новую помощницу, у которой не будет и намека на сексуальность, а тебя отправлю в архивный отдел.
– Ах, так? А я-то хотела поделиться с вами сандвичем…
Ева продержалась ровно десять секунд.
– Каким сандвичем?
– Моим собственным.
Сандвич оказался с ветчиной сомнительного вкуса, покрытой слоем безвкусного майонеза. Откусив от него дважды, Ева схватила принадлежавшую Пибоди бутылочку оранжевой газировки и сделала глоток.
– О боже, как ты можешь пить эту гадость?
– По-моему, очень даже освежает и очень подходит к пирожным, которые я купила на сладкое. – С этими словами Пибоди вынула из сумки пакет и начала открывать его.
– Черт побери, если ты не дашь одно мне, я тебя покалечу. Ты знаешь, что я на это способна.
– Лейтенант, я боюсь вас почти так же, как люблю.
Днем активность компьютерных клубов сходила на нет; здесь сидели только «ботаники» и болваны, которые считали высшим наслаждением посещение клуба в те часы, когда им могли предложить лишь голографический оркестр или просмотр развлекательных передач.
Компьютеры были серебристыми, маленькими, и даже самый стыдливый болван мог не бояться, что в часы пик кто-то заглянет ему через плечо.
Голографический оркестр играл негромко, гитары звучали еле слышно, а вокалисты томно мурлыкали. Солистка была в черном платье, вполне сочетавшемся с цветом ее кожи. Единственным световым пятном были ее ослепительно-красные волосы, закрывавшие бо́льшую часть лица. Она что-то шептала о разбитых сердцах и несчастной любви.
Клиентами здесь были главным образом одинокие мужчины. Поскольку никто из них не среагировал на форму Пибоди, Ева поняла, что запрещенных наркотиков здесь не обнаружила бы даже ищейка.