– Не прикажешь ли принять этот туалет за костюм цыганки, роль которой ты должна была изображать сегодня? – спросил он, не без примеси едкой иронии указывая на платье жены.
– Роль цыганки я передала госпоже Зонтгейм, ваше превосходительство, я же предпочла быть сегодня Титанией, – ответила она дерзко.
– И неужели для этого необходима такая роскошь бриллиантов? – сказал он раздраженным тоном. – Ты знаешь, как мне ненавистна подобная выставка драгоценных камней…
– Только с самого недавнего времени, друг мой, – прервала она его. – И я напрасно ломаю себе голову, что могло произвести в тебе такую перемену… Теперь ты презираешь те самые бриллианты, блеск которых прежде казался тебе необходимой принадлежностью твоей супруги при каждом ее появлении в обществе… Впрочем, твой вкус мог измениться, но мне до этот дела нет! Я люблю эти камни, люблю их до обожания! И я буду украшать себя ими, пока волосы мои черны, пока глаза мои блестят, пока я не умру!.. Эти бриллианты мои, я буду защищать свою собственность, даже если бы и пришлось пустить в ход ногти и зубы!
Как сверкнули при этом из-под вздернутой губы маленькие белые зубы очаровательной Титании!
– До свидания в лесу, прекрасная графиня Фельдерн! – воскликнула она с безумным смехом и вдруг как вихрь выбежала из комнаты.
Министр смотрел ей вслед, пока не исчезли за дверью последние складки ее газового платья и пока не замолк в отдалении легкий стук ее маленьких каблуков. Тогда он запер дверь, но портьеры не опустил – за портьерой удобно скрываться непрошеному слушателю.
– Мама очень раздражена, – сказал он спокойным голосом, обращаясь к Гизеле, которая все еще стояла, не переводя дух, точно окаменев. – Одна мысль, что один из твоих припадков мог бы нарушить праздник, приводит ее в ужас. К тому же она боится, что твое незнание света и жизни может поставить нас в затруднительное положение при твоем неожиданном, ничем не подготовленном представлении ко двору. Она, бедняжка, и не подозревает, что этому представлению никогда не бывать… И я даже не могу успокоить ее на этот счет, так как она должна узнать это из твоих уст, дитя мое!
Он взял ее за руку – его холодные пальцы дрожали, и когда девушка в недоумении посмотрела ему в лицо, взгляд его скользнул в сторону. Он повел ее к дивану и пригласил сесть рядом с собой. Но потом снова встал, приотворил дверь и удостоверился, не было ли кого в смежной комнате.
– Я должен сообщить тебе тайну, – вполголоса сказал он, – тайну, которую, кроме нас обоих, не должен знать никто… Бедное дитя! Я надеялся, что тебе можно будет пользоваться еще хоть годом полной свободы, но ты сама виновата в том, что случилось… Твоя необдуманная поездка верхом привела к ужасному перевороту в твоей жизни, и я принужден высказать тайну, которую я всей душой желал бы унести с собой в могилу.