…А ей, богатой наследнице, окруженной роскошью, ежедневно, с самых малых лет ездившей мимо жалких лачуг своих грейнсфельдских крестьян, видевшей покрытых лохмотьями, одичалых детей, никогда не приходила мысль провести параллели между убожеством окружающего и собой, задуматься над тем, почему это именно так, а не иначе!..
Этот человек с мрачным челом и загадочными глазами имел полное право презирать ее, возвращая присланную от ее имени гувернанткой жалкую, ничтожную лепту.
Гизела остановилась на минуту, как бы переведя дыхание; яркий румянец разлился по ее лицу, сердце забилось так сильно, точно хотело выпрыгнуть.
Мысль ее остановилась на том мгновении, когда он оттолкнул ее от себя, выражая этим отвращение к ее немощности; она вспоминала то безмолвное удивление, с которым глаза его остановились на красивом лице мачехи…
Она уже не шла вдоль берега, а углубилась в лес. Вдали, между деревьями, виднелся накрытый для завтрака стол и, вероятно, там еще сидели и судили и рядили о непристойном поведении графини Штурм.
Вдруг девушка подняла задумчиво опущенную голову: откуда-то издали доносился плач ребенка. Он звучал так жалобно и беспомощно, был столь непрерывен, что кричавший, казалось, был брошен в лесу на произвол судьбы.
Гизела, подобрав платье, стала продираться сквозь чащу. Она вышла на пустынную дорогу, которая вела из Нейнфельда в А., а там, немного поодаль, прислонясь к стволу бука, в бесчувственном положении, с закрытыми глазами, лежала женщина.
Это была одна из тех бедных женщин, которые из года в год должны что-то делать, чтобы не умереть с голоду. Они покупают на фарфоровых фабриках за дешевую цену брак и таскают свою ношу по всей окрестности, пока не измерят ее вдоль и поперек, а затем продают свой товар, выручая самую скудную прибыль, которая и дает им возможность не умереть с голоду. С тяжелой корзиной за спиной, с крошечным ребенком на руках, а зачастую и с другим, побольше, рядом странствуют эти бедные «крестоносцы» с израненными ногами в зной и непогоду – более жалкие, чем какое вьючное животное, ибо страдают они не одни, но видят, как зябнут и голодают их дети.
Обморок, очевидно, произошел от усталости. Корзинка с посудой стояла рядом, маленький горлан, мальчишка месяцев восьми, барахтался на коленях. Глазенки его распухли от слез, но он сейчас же притих, увидев Гизелу.
Девушка озабоченно посмотрела на бесчувственную женщину и с трепетом взяла ее холодные руки… Здесь нужна была помощь и должно было ее подать – но как? Тут не было под рукой ни расторопного слуги, обязанного знать, как поступить во всевозможных случаях, ни возбуждающей эссенции, ни даже стакана свежей воды, ни шороха человеческих шагов, ни голоса кругом… При этом совершенно незнакомое место – самые дальние прогулки Гизелы не простирались далее озера. Нечего делать, придется бежать обратно на лужайку за помощью.