— Устаете, да?
— Господи! Мало сказать.
НИНА
«Лучше ее, Нины, никто не работает! Мужчины… никто!» — хмуро и словно в обиде на кого определяет ее Хуббениса Гатауловна и отворачивается ко мне спиной, не желая продолжать.
В первый раз, когда шли с ней, с Хуббенисой, по ХПП, увидала у вагонов эту Нину, послала меня: иди, иди, помоги вон!
Мы открывали верхние люки у вагонов, чтобы засыпать через них зерно. Я держал кривую, плохо сколоченную лестницу высотой до подбородка мне, а молчаливая коротконогая женщина влезала раз за разом на верхнюю ее перекладину и белыми без всяких рукавиц руками раскручивала толстую ржавую проволоку… И на разнарядках, по утрам потом, поневоле за нею наблюдая, я видел, как мало, но как хорошо улыбается она, русская, иноплеменным своим товаркам, какая она красивая, коротковатые ноги стройные и сильные у нее под грубой одеждой. Как-то, несколько общежитских, мы пришли в баню в женский день. Нарочно попозже, чтоб удалось помыться и в женский. Последней там оказалась как раз эта Нина. Горячую уже отключили, объяснила нам она и слегка улыбалась на неизбежные в подобной ситуации остроты-шуточки. А потом вместе мы уходили. Я шел за нею по тропинке и сквозь ситцевую чистую рубашку видел натянувшиеся белые пуговки. И было тут что-то тревожащее, скрывающееся и вовсе не веселого ряда, как можно было вообразить, а скорей ближе к тому, что выражало хмурое и как бы заранее обиженное лицо Хуббенисы: «У нее мужик не русский, он хохол даже был. Он — пил! Пил, пил и всех пьяный подряд материл. Фамилия Охрименко у него была. Хоть директор, хоть раздиректор, говорит, все равно буду материть! Пил, пил, — рассказывает Хуббениса, — семью, Нину и детей пятерых — бросил, уехал на Украину свою. Оттуда письмо пришло. Через год. Умир! Выпил — палитуры, лак что ли. Да, да, пятеро, замуж в 50 лет пойдет. Ой, фу-ты! — смеется (Хуббениса), — оговорилась, — на пенсию, на пенсию в 50 лет!»
Да, Охрименко, думал я. Ох ты Охрименко, твою корень.
В ы б р а л себе.
— По-русски, слушай, совсем не хочет ничего говорить, — удивляется Хуббениса про Нину. — Совсем, слушай, на татарский язык перешла…
8
Спустя время мне объяснят, уже дома: в просторечии крещеные татары зовутся бакала́; давным-давно согнал их в здешние места Иван Васильевич Грозный.
НОВЫЕ ЛЮДИ
Один из водителей, не дождавшись к подъемнику очереди, выгрузил втихую овес прямо на землю. И дабы помочь с загрузкой сей кучи назад — в машину Исмагила теперь, Хуббениса-учжин придает нам с Виктором двух девушек-горожанок. Откуда они — неясно, однако же не студентки и не заводские явно, — что-то такое конторское, секретарь-машинистское… Загрузив примерно треть, мы уходим обедать, а вернулись — сюрприз-подарочек. Одна помощница сидит на куче, а вторая в кузове. Та, что на куче, черпает зернушки плицей и передает той, что в кузове; а та — ссыпает. Совочек-плица ползает вверх-вниз металлическим солнышком.