Усталость как рукой сняло. Он резко сел. Принялся вертеть головой, пытаясь понять, откуда доносятся звуки. И увидел корабль. Невысокий, хищный силуэт не больше чем в трехстах шагах от них. Люди на палубе. Одна мачта с квадратным парусом и сложной системой канатов. Два ряда весел. Красная корма, загнутая, как хвост скорпиона, небольшая боевая башенка на носу. Несмотря на охватившее его воодушевление, Ганнон почувствовал укол тревоги. Это не торговое судно. И уж точно не рыболовецкая посудина. Но корабль небольшой; не похоже, чтобы он принадлежал римскому или карфагенскому военному флоту. Во флоте Карфагена сейчас очень мало бирем и трирем, в основном более крупные корабли: квинквиремы или, на худой конец, квадриремы. У римлян тоже есть некоторое количество небольших кораблей, но на этом не видно знамен Рима. Однако корабль военный, это уж точно.
Он толкнул Суниатона.
— Просыпайся!
— Что такое? — простонал друг.
— Корабль.
Суниатон рывком сел.
— Где? — спросил он.
Ганнон показал на корабль. Бирема шла курсом к северу и должна была вскоре пройти в сотне шагов от лодки. Шла быстро, под парусом и на веслах. Похоже, их никто не заметил. У Ганнона засосало под ложечкой. Если он будет медлить, то они пройдут мимо.
Он встал.
— Эгей! Сюда! — закричал он на карфагенском языке.
Суниатон присоединился к нему и начал вопить и размахивать руками, как одержимый. Ганнон снова крикнул, теперь по-гречески. Пару мгновений, в которые его сердце готово было остановиться, ничего не происходило. Но потом человек на биреме повернул голову. На спокойной глади моря не заметить лодку было просто невозможно. Зазвучали гортанные крики, и пение оборвалось. Весла по левому борту биремы остановились в воде, корабль замедлил ход и начал разворачиваться. Снова отрывистые крики команд, парус зарифили, чтобы корабль мог идти под ветер. Весла по ближнему борту затабанили, и бирема развернулась к лодке. Вскоре друзья разглядели на носу корабля, сделанного в форме головы зверя, бронзовый таран. Над водой выглядывали только глаза чудовища, и это выглядело угрожающе.
Друзья переглянулись, внезапно усомнившись в правильности решения.
— Кто они? — прошептал Суниатон.
— Не знаю, — качая головой, ответил Ганнон.
— Может, нам лучше было и помолчать, — сказал Суниатон и принялся бормотать молитвы.
Уверенность Ганнона сильно пошатнулась, но уже было слишком поздно.
Моряк, распевавший ритм гребцам, сбавил темп. Весла с громким плеском, не сбиваясь с ритма, поднимались и опускались в воду. Подбадриваемые криками надзирателя, гребцы дружно пели и гребли, отбрасывая воду блестящими отполированными веслами, вытесанными из сосны.