Я пересел на ночной поезд, проходящий через Сонас. После нашей стычки с Кардиналом прошли ровно сутки. Я еще жив, играю со смертью, подбираюсь на шаг ближе к могиле. Костлявая, должно быть, недоверчиво качает головой, ворча: «Некоторые не умеют уходить вовремя!»
В поезде стояла тишина, пассажиров раз, два и обчелся. Без труда отыскав свободное купе, я устроился поуютнее и протянул руку, чтобы задернуть шторы. И обомлел. Кромешная тьма за окном превратила стекло в черное зеркало. Я снял очки и шляпу, положил их на соседнее сиденье и во все глаза уставился на свое отражение, устало гадая, когда же кончится этот маразм.
Я смотрел на свое лицо, поцарапанное, порезанное, изувеченное Кардиналом. Расшибленный в лепешку нос, борозды на щеках. Изжеванное ухо. Вспухшие губы и синие скулы.
Все восстановилось.
Осталась легкая синева под глазами. Чуть искривленный нос. Несколько мелких царапин. Больше ничего, как корова языком слизала. Я осмотрел руки. Изодранные и разбитые костяшки – в полном порядке. Ладони, рассеченные осколками вазы, – даже рубца нет. Я встал и подпрыгнул на месте. Ни боли, ни скрипа сломанных ребер. Все кости срослись. Раны зажили. Как будто и не дрался, как будто кровавая схватка с Кардиналом не на жизнь, а на смерть мне просто привиделась.
В Сонасе я не сошел. Не собирался облегчать работу преследователям. Пусть эти засранцы отработают свои деньги. Я смотрел в окно на проплывающую мимо неожиданно большую станцию. Никаких признаков встречающей делегации. Возможно, они поджидают с той стороны, на выходе. Не все же такие клинические идиоты, как Винсент.
Выйдя на следующей станции, я взял такси до Сонаса.
– А что не на поезде-то? – проворчал таксист. – Всего один перегон, и вы там. – Некоторые в упор не видят собственной выгоды, даже если она вцепится им в зад.
Он высадил меня в центре городка и пошуршал обратно. Я огляделся по сторонам. Проехал молочный фургон. Водитель приподнял форменную фуражку в знак приветствия, я кивнул в ответ. Бегущая мимо кошка метнула на меня хитрый взгляд и потерлась о мои ноги. И больше никого на улицах. Тихо, как в могиле. Я так долго прожил в большом городе, что успел позабыть о таких тихих местечках – о городках, где поутру не тянутся по домам уличные шлюхи, ночные рабочие, гангстеры и клубная молодежь, где вой полицейских сирен не разрывает тишину в любое время дня и ночи. Я смотрел, как дрожит над горизонтом восходящее солнце, и мне делалось не по себе. Тишина пугала. Отталкивала.
Я походил по улицам, закрывшись от рассветного солнца очками и шляпой, стараясь не смотреть на свое отражение в витринах. Не хотел видеть это гладкое лицо. Не хотел думать, что это означает.