– Где тебя черти носят! – напустился он на меня. – Беги скорее в порт, у тебя ноги долгие, голова легкая! Прикажи найти старшину перевозчиков! Чтоб к моему приходу стоял у двери! Мост разбирать пора, выдвигать лодки – принимать тех, кто застрял в дороге!
Мы вышли на Замковую площадь и почти одновременно с нами на ней появились всадники – Левиз-оф-Менар со своими офицерами. Они торопились к замковым воротам.
– Федор Федорович! – закричал Шешуков. – Что там, как там?
– Неприятель в пятнадцати верстах от Двины! – отвечал Левиз-оф-Менар. – Ночью, того гляди, подойдет вплотную! Потом поговорим, Николай Иванович, потом!
Его гнедой конь держал морду чуть ли не у колен – так устал за эти несколько суток, но командир держался в седле прямо, даже чуть более прямо, чем полагалось бы на марше, не желал уронить своей шотландской гордости. Так он и въехал под высокую арку замковых ворот.
– Господи Иисусе, дождались… – пробормотал вице-адмирал. – А ты чего стоишь, Морозов?!
Я побежал к Цитадельному мостику.
День был столь заполнен новостями, что я просто-напросто забыл о бедной Анхен. Кабы не война, я непременно сидел бы один в своей комнате, вспоминая все хорошее, что было с ней связано, тоскуя и сокрушаясь, статочно, пролил бы немало слез – я не утратил способности плакать и знал это про себя. Пишу это не затем, чтобы оправдаться. Всякий, побывавший на войне, поймет меня и без таких объяснений.
Были посланы люди в Митавское предместье, на левый берег Двины, чтобы поторопить обывателей перебираться в крепость. Потом весь вечер разбирали мост и отгоняли плоты выше по течению, туда, где обычно причаливали приходившие из верховий Двины струги. Там их вытаскивали на берег.
У левого берега стояли лодки перевозчиков на случай, если вернется еще кто-то из отряда Левиза или же какой-нибудь растяпа-обыватель не успеет уйти вовремя через мост. Наконец Митавское предместье подожгли.
Лето выдалось сухое, а на левом берегу стояли еще и большие склады мачтового и корабельного леса, вот все это и заполыхало с поразительной силой и быстротой. Мы в порту смотрели на этот пожар молча и молились в душе, чтобы Господь уберег от огня правобережные предместья и саму крепость. Вскоре левый берег сделался пустынен – никто уж не мог подкрасться к реке незаметно.
Тогда только я отправился домой.
Идя по Замковой улице, я едва не свернул на Большую Песочную. Меня неодолимо влекло к Натали. И пусть мысли мои были об Анхен, пусть обстоятельства ее смерти и допрос, произведенный квартальным надзирателем, требовали размышлений, – я невольно стремился туда, где Натали, как ручеек пролитой воды находит на наклонной доске единственное подходящее ему русло.