— Я мог бы полюбить Паскаля, не будь он французом, — сказал генерал. — Но ты же знаешь, я воевал во Франции. Женщины у них приятные, а мужчины чересчур гордые. Все время повторяют свое «Вив ля Франс!». С меня довольно этого «Вив ля Франс». Если ты, конечно, не возражаешь.
— Да какая разница, возражаю я или нет? Я хочу принять душ, — сказала Аврора и поднялась, опираясь на костыли, вернее, на один костыль.
— Надеюсь, ты не станешь сердиться, если я все же приму особые меры в отношении Паскаля. Если он не будет все время повторять «Вив ля Франс!», может быть, он мне и понравится.
— Ладно, Гектор, посмотрим, — Аврора включила свет в ванной и с минуту постояла на пороге, глядя на генерала.
— Я сказал, что предпринимаю особые меры, — повторил он.
— Да, дорогой, я слышала. Мне кажется, я слышала это выражение «особые меры» раз шесть-семь с тех пор, как вошла сюда. Мне не хочется быть неблагодарной, но бывает так, что твои «особые меры» приносят больше беспокойств, чем следовало бы. Бывает так, что я с удовольствием променяла бы их на хорошую игру в карты.
— И все-таки ты неблагодарная, — возмутился генерал. — Я стараюсь изо всех сил. Ты не виновата в том, что ты моложе меня, но и я не виноват в том, что твои мальчики умерли раньше меня. Я знаю, тебе хотелось бы, чтобы первым умер я и ты смогла бы жить с кем-нибудь помоложе, а я все никак не умираю.
К его досаде, Аврора снова тяжело вздохнула, но не проронила ни слова, закрыла за собой дверь в ванную, и спустя минуту генерал услышал звук льющейся воды. Делать было нечего, он отправился на веранду и стал ждать ужина.
Он понял, что, видимо, попал в точку, сказав, что Аврора хотела, чтобы он умер прежде нее, и отдавал себе отчет, что любая женщина моложе его предпочла бы иметь дело с человеком, у которого побольше сил.
Трудность была лишь в том, что, имея дело с Авророй, попадание в цель не было чем-то безусловно правильным. Но что означало поступить правильно в такой ситуации? Расстелить коврик тому, кто придет к ней вместо него?! Нет, он не из тех, кто стремится облегчить жизнь своим соперникам — ни в любви, ни на войне.
Аврора, стоя под душем, почувствовала угрызения совести. Гектор ведь и вправду попытался сделать для нее что-то особенное, однако, по непонятной причине, ее это только ожесточило. Обычно, даже когда она немного уставала, она распевала под душем арии из опер — это была давняя привычка. Но раздражение не проходило, и на этот раз Аврора обошлась без арий. Как ни старалась она воздать Гектору должное, тот нестерпимо раздражал ее теперь, как, впрочем, и всегда. Казалось даже, что злилась она даже больше, чем когда они были оба помоложе, и Гектору удавалось лучше защищаться от нее.