— Простите, что задержалась, — извинилась я, стряхивая с себя снег.
— Не говори глупостей, дитя мое, тебе здесь откроют в любое время, — засмеялась она, и нас утаскивают на кухню кормить, отпаивать горячим чаем и расспрашивать о новостях.
Единственный вопрос, повторяющийся из раза в раз, когда я возвращаюсь сюда:
— Меня искали? — Все внутри замерло в ожидании ответа.
— Нет, — покачала головой пожилая женщина, я с облегчением выдохнула, а диалог продолжился.
Когда мы с Храном были накормлены, согреты и вполне довольны жизнью, я решила, что неплохо бы и делом заняться.
— Много? — Уточнять не нужно, матушка сама прекрасно знает, кого я имею в виду.
— Пятеро, — тяжело вздохнула она в ответ, — в том числе твоя подопечная.
— Вира? — вспомнила я маленькую худенькую девочку.
— Очень плохо спит. Ей снятся кошмары. Бывает, кричит так, что просыпается вся комната, — рассказывала матушка, в глазах которой билось нескончаемое сострадание к маленьким существам, кем-то брошенным на съедение жестокому миру.
— Ничего, скоро будет спать спокойно, — успокоила я добросердечную женщину, хотя сама понимала: это не последние дети с искалеченной судьбой, и всем я помочь не смогу.
Тихо-тихо, вдоль по длинному коридору, мимо старых деревянных дверей с облупившейся краской и еле видными надписями. За каждой из дверей — с десяток детских кроваток.
— Дальняя справа у окна, — пояснила мне матушка и, поймав мой удивленный взгляд, улыбнулась: — Твоя, да.
Я на цыпочках прокралась к месту, где спала десять лет своей жизни. Взглянула в сторону подоконника. Вот она, потершаяся, но все же различимая надпись: «Дия К. и Санди К.». Я нацарапала ее на следующую ночь после того, как вспомнила, кто я. Специально, чтобы не дать себе забыть.
Я обвела пальцем буквы, но тут же одернула себя: «Не для этого ты здесь».
И обернулась к кроватке, где вздрагивала во сне знакомая мне девчушка.
— Вира, — позвала ее шепотом, гладя по голове, и девочка почти мгновенно распахнула большие, полные ужаса глаза. — Тихо, тихо, — успокоила я малышку, понимая, что со сна она приняла меня за существо из своих кошмаров. — Это я, помнишь? Кастодия.
— Кася! — На ее лице расцвела улыбка. — Ты пришла меня навестить?
— Не только тебя, — улыбнулась я в ответ. — А еще я пришла, чтобы избавить тебя от страшных снов. Ты мне веришь?
— Да! — Столько надежды и веры было в детском голосе!
— Тогда закрой глаза.
Девочка послушно опускает ресницы, а я накрываю ее веки ладонью, вторую кладу на затылок.
— Вира, слушай меня, слушай мой голос…
Утро началось привычно рано — с мехового щекотания в носу и неодобрительного бурчания Храна, дескать, в праздники нужно отсыпаться в теплом углу, а не таскаться по морозу ради невнятных авантюр. Во многом я была согласна: осознание того, что, не согласись я на выступление, могла бы спокойно спать дальше, убивало желание выползать из-под одеяла. Но битва ответственности с ленью, как всегда, окончилась победой первой, поэтому я вынырнула в прохладу комнаты и, поежившись, начала собираться в новый день. Матушка Филона уже встала и руководила процессом приготовления завтрака. У меня же времени на такую роскошь, как полноценный завтрак, не было. Я схватила со стола пару булочек — одну в зубы, другую в карман, — поцеловала в щеку матушку, охающую над таким неправильным питанием, и убежала, пообещав вернуться вечером, на этот раз пораньше.