И, тонко улыбнувшись, он откинулся на спинку стула, оценивая по моему лицу произведенный его последней фразой эффект. Но я сидел как египетский сфинкс на невской набережной — молча и прямо.
— Ну вот, а теперь поглядим на твои карты. Прямо скажем, ни тузов, ни козырей у тебя, Медведь, нетути. За взлом заводской кассы тебе, учитывая твои прошлые концерты, светит минимум десятка! А за листовое золото, похищенное из сейфа секретного военного завода, милый ты мой, грозит кое-что посерьезнее. Поскольку наша партия отменила смертную казнь, то ждет тебя по меньшей мере четвертной на никелевых рудниках в Норильске, а это, как ты сам понимаешь, чахотка года через три, кровохарканье и бесславная смерть в муках адских. Скажу честно, Медведь, ведь никто не станет себя утруждать проводить дотошное следствие, доказывать твою вину… Подельник твой Гвоздь, правда, из города скрылся. Но письменное признание Владимира Спиридонова, полученное не без усилий, правда, у нас уже имеется, приколото к делу. Так что не то что следствия — даже суда не будет. Понял? Особая тройка рассмотрит твое дело, впаяют тебе двадцать пять в Норильске — это стопроцентная гарантия!
Я сижу молчу, хотя скрежещу зубами. Так вот ведь, что имел в виду умирающий Славик Самуйлов. Вот оно, подкатило. Андрей Андреевич перегнулся через стол и почти зашептал:
— Время ты выбрал довольно неудачное, Георгий Иванович, для своей казанской гастроли. Да оно и понятно: откуда вам, ворам, людям свободной, беззаботной профессии, знать про колебания партийной линии в стране. Так вот что я тебе скажу, Медведь, это раньше ты свободно куролесил по недогляду Генриха Ягоды, а нынче у нас наркомвнудел Николай Иванович Ежов, о чем тебе, должно быть, известно… С товарищем Ежовым шутки плохи! По его секретному постановлению всю гнилую «ягодовщину» приказано из наших рядов искоренить. И хотя товарищ нарком объявил новый этап борьбы с политическими врагами советской власти, про вас, бывших зэков, никто не забыл: как косили вас раньше, так и будут косить и табунами гнать по этапу… — И он снова отклонился назад, хрустнув суставами сцепленных пальцев. — А тебе, гляди-ка, предлагается не лагерь, а сотрудничество с органами и свобода!
Я криво усмехнулся, представив, как бы мои кореша отреагировали на такую шутку, что ко мне лубянский опер в друганы записывается. Но тем не менее откровения Рогожкина про моих казанских подельников, да еще и про стос на Соловках сильно меня озадачили. Выходит, энкавэдэ за мной и впрямь пристальный пригляд установил, да не со вчерашнего дня!