– И не думал. Я слишком добрый христианин для этого.
– Ну, значит, вы научились какой-нибудь уловке, и я готов прозакладывать свою голову против турецкой бороды, что вы заимствовали эту уловку у капитана Темпеста[1]. Ведь вы играете с ним?
– Да, я часто играю с этим храбрым дворянином, но он меня никаким уловкам не учил, да я и не просил его об этом.
– С этим «дворянином»?.. Гм! – с некоторой, едкостью произнес Лащинский.
– Разве вы не считаете его дворянином?
– Я-то?.. Гм! Кто же его знает?
– Во всяком случае, нельзя не признать его очень хорошо воспитанным и вдобавок изумительно храбрым юношей.
– Юношей?!
– Что вы хотите сказать, капитан? Я никак не пойму ваших восклицаний.
– А действительно ли это юноша?
– Почему же не юноша, когда ему всего, дай Бог, двадцать лет от роду? Не стариком же вы его назовете?
– Ну, я вижу, вы не хотите понять меня, да это и не важно. Оставим капитана Темпесту в стороне с этими треклятыми турками и будем продолжать игру…
Описанная сцена происходила в обширной палатке, вроде тех, какими в наше время обыкновенно пользуются странствующие скоморохи. Палатка эта принадлежала одному старику маркитанту и одновременно служила местом для отдыха солдат и винным складом, судя по множеству тюфяков, винных бочонков и бутылок, всюду разбросанных в беспорядке. Посередине палатки стояла не особенно опрятная скамья, заменявшая игрокам стол.
Сами игроки сидели на табуретках под муранскою лампой, подвешенной к среднему бруску палатки, а по сторонам живописными группами расположились человек пятнадцать наемных солдат, набранных Венецианской республикой в своей далматской колонии для защиты ее восточных владений, которым постоянно угрожали беспокойные турки.
Капитан Лащинский был человек высокий и плотный, с мускулистыми руками, жесткой, как щетина, гривой рыжеватых волос, громадными редкими усами, напоминающими усы моржа, маленькими острыми глазами и красным носом, обличавшим в нем исправного пьяницу.
В чертах его лица, в движениях и в манере говорить – словом, во всем сказывался типичный искатель приключений и профессиональный рубака.
Что же касается его партнера, лейтенанта Перпиньяно, то он был совершенной его противоположностью, да и моложе этого поляка, которому могло быть уже лет сорок. Чистокровный венецианец, Перпиньяно отличался высоким ростом, сухощавым, гибким и крепким станом, красивым бледным лицом со смуглым отливом, черными волосами и темными, блестящими глазами.
В то время как первый был одет в тяжелую кирасу и на боку у него висел большой меч, второй красовался в изящном венецианском костюме, состоявшем из богатого вышитого камзола, доходившего до колен, полосатых шелковых панталон, башмаков с пряжками и голубого берета с фазаньим пером. Вообще он выглядел скорее пажом венецианского дожа, нежели воином, тем более что все его вооружение заключалось в легкой шпаге и кинжале.