— А затем отец мой умер, — сказал он под конец, — а мать во второй раз вышла замуж.
У Кэролайн уже вертелся на языке следующий вопрос, но на сей раз она задавать его не спешила. Позади нее зевнула за столом Мэри — и встала.
— Может быть, вы… — Кэролайн замолкла, а потом начала снова: — Вы, наверное, скоро уедете домой.
— На следующей неделе.
— Но вы же придете к нам еще раз? — Она коснулась его руки. — Обещайте, что непременно придете.
Колин был вежлив и уклончив.
— Ну да, почему бы и нет.
Но Кэролайн была настойчива:
— Нет, я серьезно, это очень важно.
Мэри уже шла в их сторону; Роберт тоже поднялся из-за стола. Кэролайн понизила голос до шепота:
— Я не могу спуститься вниз по лестнице.
Мэри остановилась было с ними рядом, но, услыхав шепот Кэролайн, прошла чуть дальше, к книжному шкафу, и взяла с полки журнал.
— У меня такое впечатление, что нам пора, — обернулась она в их сторону.
Колин с благодарностью кивнул ей и попытался встать, но Кэролайн схватила его за руку и тихо сказала:
— Я вообще не могу выйти из дома.
Роберт подошел к Мэри, встал возле шкафа, и они принялись вдвоем разглядывать большую фотографию. Она взяла ее в руки. Человек стоит на балконе и курит. Фотография была зернистая и нечеткая, снимок явно сделали с большого расстояния и увеличивали многократно. Он позволил ей несколько секунд подержать фото, потом взял его у нее из рук и поставил обратно на полку.
Колин и Кэролайн встали, Роберт отворил дверь и включил свет над лестницей. Колин и Мэри поблагодарили Роберта и Кэролайн за гостеприимство. Роберт объяснил Мэри, как добраться до гостиницы.
— Не забудьте… — сказала Колину Кэролайн, но остальных ее слов он не расслышал, потому что Роберт закрыл дверь.
Спустившись по первому лестничному пролету, они услышали позади резкий звук, похожий, как позже говорила Мэри, на звук падения какого-то предмета или пощечины. Они спустились по лестнице вниз, пересекли маленький дворик и вышли на неосвещенную улицу.
— Ну, — сказал Колин, — и куда теперь?
В течение следующих четырех дней Колин и Мэри выходили из гостиницы только для того, чтобы, перейдя через оживленную улицу, занять столик в кафе-понтоне, до которого солнце добиралось на два часа раньше, чем до их собственного балкона. Ели они теперь исключительно в гостинице, в тесной столовой, где не только накрахмаленные скатерти, но и сама еда была в желтых и зеленых пятнах — от цветных витражных стекол в окнах. Прочие постояльцы оказались людьми любезными и любопытными, они вежливо подавались в сторону соседского столика, чтобы поделиться наблюдениями о не слишком известных храмах, о запрестольном образе работы некоего своенравного художника, принадлежавшего к известной школе, о ресторанчике, в который ходят только местные.