— Я так перепугалась. Я тебя люблю, и я так перепугалась, — запричитала она.
Тело ее напряглось, ее начала бить дрожь настолько сильная, что застучали зубы и она уже не могла больше говорить.
— Что случилось, Мэри? — быстро спросил Колин и крепко обнял ее.
Она тянула его за рукав рубашки, пытаясь опустить его руку вниз.
— Ты действительно проснулась, совсем-совсем? Тебе приснился страшный сон.
— Прикоснись ко мне, — сказала наконец Мэри. — Просто прикоснись ко мне.
Колин отстранился и осторожно встряхнул ее за плечи. Голос у него стал хриплым.
— Ты должна мне рассказать, что с тобой происходит.
Мэри как-то вдруг успокоилась и позволила увести себя в комнату. Она стояла и смотрела, пока Колин перестилал постель. Когда они легли, она сказала:
— Прости, что напугала тебя, — поцеловала его и потянула его руку вниз, к себе между бедер.
— Перестань, — сказал Колин. — Расскажи мне, что случилось.
Она кивнула и откинулась на подушку, подсунув под голову руку.
— Прости, — через несколько минут снова сказала она.
— Так что все-таки случилось? — сквозь зевок спросил он, но отвечать Мэри явно не торопилась.
В сторону доков с низким вибрирующим звуком прошло судно. Когда звук затих, Мэри сказала:
— Я проснулась и кое-что поняла. Если бы до меня дошло днем, меня бы это так не напугало.
— Ага, — сказал Колин.
Мэри подождала.
— Ты не хочешь знать, о чем идет речь?
Колин пробормотал что-то утвердительное. Мэри опять выдержала паузу.
— Ты не спишь?
— Нет.
— На той фотографии у Роберта был ты.
— На какой фотографии?
— В квартире у Роберта я видела фотографию, и на ней был ты.
— Я?
— Снимок, скорее всего, сделали с лодки, на некотором расстоянии от кафе.
Нога у Колина резко дернулась.
— Я такого не помню, — сказал он через некоторое время.
— Ты засыпаешь, — сказала Мэри. — Проснись, пожалуйста, хотя бы на чуть-чуть.
— Я не сплю.
— Когда сегодня утром я сидела в кафе, я увидела на балконе тебя. И все никак не могла сообразить. А потом проснулась, и до меня дошло. Роберт показывал мне ту фотографию. Колин? Колин?
Он лежал совершенно спокойно и еле слышно дышал.
Хотя день выдался самый жаркий за все проведенное ими здесь время и небо в зените казалось скорее черным, чем синим, море, когда они в конце концов спустились к нему по оживленной, сплошь застроенной ресторанчиками и сувенирными лавками улице, было маслянисто-серого цвета, и по его поверхности еле заметные дуновения бриза взбивали и гоняли клочья грязновато-белой пены. У кромки воды, там, где разбивались о соломенного цвета песок миниатюрные волны, играли и вопили дети. Чуть дальше виднелся одинокий пловец, выпрастывающий из воды попеременно то одну, то другую руку, но большая часть той огромной толпы, которая тянулась по обе стороны от воды и исчезала в знойном мареве, собралась здесь только для того, чтобы пожариться на солнце. Большие семьи, сгрудившись вокруг складных столиков, готовились к трапезе, выставляя блюда с ярко-зеленым салатом и темные бутыли с вином. Мужчины и женщины, пришедшие на пляж поодиночке, лежали ничком на полотенцах, их намазанные маслом тела глянцево блестели. Из транзисторных радиоприемников неслась музыка, и время от времени, перекрывая даже гомон резвящихся детей, раздавался характерный, на нисходящей интонации, родительский окрик: имя ребенка.